А мы передохнем и галопом в путь. Черт, как жрать-то хочется…
Чонса сердито пнула снег, засыпая им некрасивое пятно грязи и цепочку шагов.
Брок первый прошел мимо застывшего евнуха, шипя и ругаясь себе под нос. Джо молча развернулся за ним следом, а Чонса задержалась – положила ладонь на плечо Гектора, и тоже пошла, стараясь наступать в уже протоптанные следы.
Если бы Гектор не был толст и лишен выносливости (читай – пунцовый от нагрузки, как кровь ягненка на алтаре язычников), он бы побледнел. А так – только открыл глаза шире возможного и его «Ах!» прозвучало карканьем. От страха за своего господина или от того, как легла на его плечо уродливая шестипалая ладонь проклятой девки – почем знать?
– Лима… Я правильно понимаю – это название местности, замка и дворянское имя? У картографа было туго с фантазией или у ландграфа богато с самомнением?
– Кто ж знает.
Таверной управляла самая крупная и самая рыжая женщина во всем Бринморе. Руки у нее были огромные, красные, покрытые багровыми пятнышками веснушек, а голос звучал ниже и мощнее военного рога. Видимо, из-за своей мощи она совсем не боялась малефику и даже могла поддержать разговор: неумело и скупо, но без стеснения. В общем, Чонса почти влюбилась. Кроме их троих и дородной хозяйки в питейном заведении едва ли мог поместиться кто-то ещё. Видно было, что домишко пусть и был сколочен на совесть, но у совести этой было бедно в кошельке. В столице Чонса видела псарни больше, чем рейльская таверна. У неё даже не было названия! Да и зачем, если на всю деревню есть всего одно заведение, где можно пропустить по чарке.
Пшенная каша была густо замешана с медом, ключники обгладывали мясо с костей, плащи исходили паром у очага. Гектор отправился в монастырь – там была голубятня с птахами из Лимы. Продрогшим путникам бесплатно налили теплого грога, от которого Чонса стала разговорчивой и веселой, вопреки всей мрачности текущей ситуации.
– Расскажи про эту лавочницу. В таверне слухи жужжат, как мухи.
Великанша из Райли (почти на голову выше кобылицы-Чонсы!) недобро покосилась на Шестипалую, но со вздохом ответила:
– Хорошая девка была. Тихая и скромная.
– Раз так, то что же к ней никто не сватался?
– Сватался, да дядька не пускал. Строгим был и жадным, мир праху его. Рабочих в лавку нанимать – это платить надо, а так задарма помощница. Одна, потом вторая растет…
Хозяйка нахмурилась, густо сплюнула на стойку и принялась растирать тряпкой. Под платьем с вышитыми на груди цветочками от движений туда-сюда перекатывались мускулы. Грубое лицо выразило работу мысли:
– Я вот как думаю. С тем, что её ублюдок насильничал, она, может, и могла смириться. А вот потянул он к сестре лапы, она и того…
– Так сестра же совсем ребенок была, да? – Чонса тоже свела брови.
– Семь лет.
Её поразило, с каким спокойствием крестьянка говорит о таких вещах, как насилие, кровосмешение и убийство. Понятно Чонса – она прошла через войну, охотилась на людей и делала много плохого, но у всего была цель и смысл. В низах же все происходило само собой. Инстинкты и грехи сливались воедино, и их продуктом стала Дебби.
Почему соседи, знавшие обо всем, не вмешались? Не дали лавочнику тумаков, не напугали судебной расправой? Неужели все в Рейли жили так, что эта ситуация не была чем-то выдающимся? Быстрее бы разобраться с этим и умчать обратно – Чонса скучала по парильням в столичном малефикоруме и сейчас хотела смыть с себя больше, чем пот и лошадиную вонь.
– О гостях ландграфа не слышали?
– Трое, как вас. Мальчишка живой был…
Дрожание белесых ресниц, «маленькая госпожа»… Чонса глотнула грога – уже остывшего, но все еще вкусного.
– Ну, уже нет, – легкомысленно пожала она плечом. Алкоголь приятно туманил рассудок. Раздался скрип дверей, и розовая голова Гектора просунулась в таверну.
– Господа ключники, отобедали? Наши лошадки готовы!
– А голубь? Улетел? – Брок вытер пальцы о стол и тяжело поднялся. Чонса знала, что от этой погоды у него болели скрипучие кости, но он никогда не жаловался и не просил у малефики лекарств. Слишком гордый – этот довод пока перевешивал ту сторону весов, где было «слишком дряхлый и больной». – Написали, как сказано?
– Конечно, господин! Врата закрыть, пришлых девок не пускать… Ох, Добрый боже, надеюсь, что еще не слишком поздно…
Пусть разум малефики и был слегка затуманен алкоголем, она трезво оценила, что надежда Гектора напрасна. Дебби уже наверняка достигла Лимы, а если так, то врата будет закрыть некому. Черное безумие – болезнь заразнее чумы и страшнее лепры. Оно распространяется, как яд по рекам, заставляет людей сходить с ума и делать самые кошмарные вещи, на которые может толкнуть невыносимая мука. Чонса своими глазами видела, как обезумевшие рассекали себе головы камнями и запускали руки в собственные мозги, пытаясь достать из них источник боли. Распространение бешенства могла прекратить только смерть первопричины.
Каждый малефик носил в себе семя разрушения. Неудивительно, почему их держали под постоянным присмотром двух ключников – если бы Чонса сошла с ума, один бы отвлек ее, а второй положил конец ее мучениям. Вся троица просыпалась и засыпала в ожидании этого момента.
Неудивительно, что Чонсе не хотелось выходить из объятий питейного заведения. Не только из-за дурной погоды, но и потому что Лима будет еще одним напоминанием неизбежности конца.
И все же она запрыгнула в седло, расправила по штанам длинный подол и поплотнее закуталась в теплый плащ.
– С богом, – шепнул Брок, прежде чем они пустились в галоп.
Врата Лимы были закрыты.
– Это же хороший знак? А? Хороший знак? – нервничал Гектор.
Плохой. Они торчали под вратами уже полчаса и им никто не открыл. Они стояли на узком мосту, должному пролегать через ров, но вместо него стелилось заледеневшее болото. Замок был мал и высок, архитектор явно был не из Бринмора. Будь Чонса более образованной в области строительства, предположила бы влияние Сугерии. Слишком вытянутые строения, узкие опоры, стрельчатые своды тёмных крыш и явный избыток остроконечных башен, напоминающих шляпы древних волшебников.
Чонса продрогла от влажности, которой исходила болотная земля. Хуже места для замка не придумаешь. И как крепостные стены не утонули в топи? Неужели фундамент так глубоко, что достал до самих костей каменных великанов? Это нелогичное объяснение казалось единственно верным, ведь даже ступая по тракту, они чувствовали, как шатается под ними тропа. Черно-белый пейзаж разбавляли островки высохших полевых бурьянов. Топь, снег,
