СССР: Бесконечная онлайн закупка - Карим Анарович Татуков

— Понимаю, подозрительно, но ты послушай. Просто достань плеер и послушай. — Паша распрямился, встав позу категорического убеждения с раскинутыми руками. — Если звук ни о чем, буду шлепать себя по щекам в такт играющей мелодии.

Когда речь зашла о причинении телесного, но больше морального вреда, девушка явно оживилась.

Нездоровый огонек заставил спину Паши покрыться холодным потом. Но как торговец он должен хоть с рогатым плясать, лишь бы толкнуть товар.

— Сколько? — Поддавшись уговорам и прослушав всего одну мелодию, Катя с легким удивлением в серых глазах оглядела одноклассника.

Неожиданно тот достал действительно интересную вещь.

— Девять рублей. — Быстрый ответ Паши оставил на лбу молчаливого Витьки глубокие черные морщины.

«Девять⁈ Почему ей девять, а мне десять⁈».

Наглая шпала не стесняясь сбивала цену, которую он должен заплатить, стоя прямо напротив бывшего покупателя! Это как громко изменять жене в соседней комнате.

От возмущения у Фомина даже дыхание сперло, будто Игорь не Павлу, а ему прописал по диафрагме.

Без лишних разговоров Катя достала из кошелька оранжевую купюру номиналом десять рублей, и протянула торгашу. Влад быстро отдал железный рубль сдачи, не скрывая восхищения.

— Вот оно, чудо экономики — женщина. Вы действительно рождаетесь, чтобы тратить и покупать. — Улыбаясь во все тридцать два, Паша удостоился фырка со стороны девушки, продолжившей запланированный спуск по лестнице.

Поток поднимающихся-спускающихся детей, и редко мелькающих учителей, не ослабевал. Но казалось, будто они с Витей остались одни в целом мире. Атмосфера наполнилась неловкостью, и оба прекрасно понимали, в чем дело.

— Ну, чего смотришь? Хочешь пристыдить из-за разницы в цене? Сам виноват, что родился с лишним придатком между ног. Она у меня еще много чего купит, а ты десять раз подумаешь, прежде чем деньги тратить. — Похлопав одноклассника по плечу, Паша поучительно поднял палец. — Запомни еще одну вещь: Мужчина — враг магазина.

Оставив одноклассника обдумывать экономическую мудрость, Паша вернулся в класс и первым делом настучал по голове Миши.

— Меня побили, а ты тут сидишь⁈ — Расплескивая возмущение во все стороны, Паша нашел выход подавленному гневу.

— Но ты ведь сам сказал… — Миша обиженно защищался, но длинные руки Порея настигали пухлую тыкву несмотря на плотную оборону.

— Сам сказал. Сам сказал. — Передразнив друга, Паша еще раз стукнул по куполу. — И ты меня — дурака, послушал? Нужно было идти! Принимать смерть вместе с другом, как воин! Как спартанец, твою медь! Жена Леонида и то персам просраться дала.

Пока двое доставали друг друга, большая перемена подходила к концу. Младшие классы позавтракали и возвращались к урокам, а старшие терпели до следующего звонка.

Шесть уроков пролетели, будто их и не было. Паша изо всех сил пытался вникнуть в материал. Где-то удавалось, где-то не очень. Но даже при всем усердии, мысли вращались вокруг заработанных денег и возможности увеличить быстрорастущий капитал.

«Что я должен заказать следующим? Не обнаружат ли странную активность органы? Родители ведь ничего не заподозрят?».

В тяжелых раздумьях, Паша с другом детства вышел из школы, постным лицом встречая лучи улыбающегося солнца.

Дождь прошел, температура поднялась до тридцати по цельсию, однако на улице все еще сыро. Погода удивительным образом вписывалось во внутренние ощущения Павла.

— Чего? — Миша отпрянул от друга, с ног до головы оглядывающего его, и о чем-то причмокивающего.

Одноклассники, кто компаниями, кто в одиночку, расходились по домам. Только Паша стоял, присматриваясь к другу детства. Он обошел Репчатого по кругу, особое внимание уделяя заднице, бедрам, животу, и щекам.

— Ты жирный. С этим надо что-то делать. — Лаконичное замечание Паши заставило брови Мишани вскочить на лоб. Пухляша всего трясло, он едва не накинулся на товарища с кулаками. — Жир убьет тебя в двадцать сем лет.

Последние слова выбили друга из колеи. Он так и замер в позе трясущегося холодца, с негодованием и непониманием всматриваясь в карие глаза.

Рядом пробежали первоклашки, им все равно, что кто-то говорит о смерти. Жизнь детишек только началась… если только речь не о дублерах Ленина из хосписов.

— П-почему в двадцать семь?… — Запнувшийся Миша спросил первое, что пришло в голову.

— Потому что не в двадцать восемь, и не в двадцать шесть. Не тупи, лучше слушай меня. Вот как обстоят дела с твоим телом: Каждая клеточка холестерина — заклятый враг. Их бесчисленная кровожадная орда. Но они не убьют тебя, если мы убьем их раньше. — Схватив товарища за щеки, Влад начал объяснять, кивая при каждом слове. Противоположенная сторона тоже безвольно кивала, поддаваясь внушению. — Чтобы защитить твое трепетное сердечко от инфаркта, вот что мы сделаем с клетками жира: Сожжем всех до единого, разрушим дома, запытаем отцов, детей и матерей съедим, а затем переварим. Это святой долг. Мы почти как крестоносцы, только в десять тысяч раз лучше. Иерусалим будет спасен, солнце вновь взойдет над нашими землями.

Встряхнувшись, Миша покачал головой, сбрасывая наваждение.

— А что такое холестерин? — Биологию пухляш любил так же, как остальные предметы. Как отчим любит дочку… В смысле, наоборот, не любил от слова совсем.

— Кароч, делай как я. — Тягостно вздохнув, Паша встал в беговую позу, какую только мог сообразить человек, никогда не занимавшийся спортом. — Руки подогнуть, будто ты тирекс, сиськи вперед, авось спонсора привлечешь, жопку оттопырь, для общей привлекательности, и погнали.

Быстро стартовав, Паша унесся вдаль, не обращая внимания на болтающуюся сумку, лямка которой перекинута через шею.

Хоть он и сам горел инициативой заняться спортом ради здоровья, другу Паша хотел помочь намного сильнее.

В двадцать сем лет Миши не стало. Инфаркт забрал единственного верного товарища из и без того недружелюбного мира.

Как можно допустить повторения трагедии, имея шанс все исправить? Эффект бабочки, или что там. Скажите это черной карте, заказывающей товары из будущего за неликвидные советские бумажки.

Отставая, но тоже перебирая ногами изо всех сил, Миша кричал, пытаясь остановить сошедшего с ума товарища. Но тот всегда опережал на пару десятков метров, не увеличивая разрыв и не сокращая.

Удивительно, но пухляш упорствовал до самого родного двора, находившегося в десяти минутах ходьбы и пяти минутах бега.

Запыхавшись, один немного, второй по собачьи выплюнув язык, друзья сели на скамью.

Ребятня, кто отучился пораньше, резвилась на площадке. Парни и