Чингисхан в сопровождении братьев и нукеров приехал в становище шамана под вечер. Он в одиночестве вошел в юрту и пробыл там до темноты. Когда вокруг запылали костры, сын Есугея-багатура возник на пороге.
— Душу и тело Теб-Тенгри забрали тенгерины [4] — сказал собравшимся Чингисхан. — Это знак. Отныне я сам буду прозревать волю Тенгри и беседовать с Вечным Синим небом.
…Я снова в холодном салоне «Волги». Мы подъезжаем к Казани. Вспоминаю изломанное, безжизненное тело Теб-Тенгри и невольно думаю: «Вот что случается с теми, кто выступает против воли Чингисхана».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Не стреляй!
У пистолета ТТ нет предохранителя. Если патрон в стволе, достаточно просто нажать на спусковой крючок. Такая вот конструктивная особенность. Я стою у двери Надиной квартиры. Мне страшно. Не за себя — я свое уже отбоялся. Но там, за оббитой коричневым кожзамом железной дверью, двое маленьких детей и женщина, которую я когда-то любил.
Никакого четкого плана действий у меня нет. Я просто должен спасти их. Наш с Гумилевым план может и не сработать, и тогда Витек легко возьмет меня за горло, причем в буквальном смысле слова. О том, что произойдет в этом случае с Надей и детьми, лучше не думать.
Хорошо, что в двери нет глазка. Хорошо, что лифт сломан. Хорошо, что в подъезде пусто и тихо.
Достаю пистолет, еще раз проверяю. Обойма полная, патроны годны к стрельбе. Правда, глушитель, сработанный неизвестными умельцами в какой-то подпольной мастерской из куска водопроводной трубы и вставленных внутрь шайб, выглядит грубовато да и звук выстрела почти не глушит — я проверял полчаса назад, отстреляв несколько патронов в подвале соседнего, недостроенного дома.
ТТ — армейский пистолет. У него очень высокая скорость пули, она превышает скорость звука. Ударная волна, создаваемая ею, слишком сильна, ее не берет ни один ПБС [5], так что глушитель на моем ТТ — скорее дань моде и бандитским понтам. Однако снять трубку я не сумел — она прикручена к стволу, что называется, «намертво».
Проходит минута, вторая… Топчусь рядом с дверью, перекладывая пистолет из левой руки в правую — и обратно. Еще несколько дней назад я не задумываясь позвонил бы, понадеявшись на везение, оружейника Токарева из Тулы и русский авось. Конь подталкивает меня именно к такому решению: действовать, действовать!
Но я больше не хочу быть марионеткой в чужих руках. Не хочу — и не буду. Когда речь идет о человеческих жизнях, нельзя рубить сплеча. В конце концов, я-то не Чингисхан!
Стоит только об этом подумать, как тут же внутренний голос говорит мне: «А как же афганцы, которых ты убивал? А кашгарцы у стен Махандари? А долина Неш?».
«Но там была война! — отвечаю я своему альтер эго. — А долина Неш вообще не считается, там нет смерти…»
«Но когда ты стрелял в гетайров, ты еще не знал об этом!»
«Я защищал свою жизнь!»
«А сейчас? Разве твоей жизни кто-то угрожает?»
«Я не могу бросить людей, которые из-за меня попали в переплет».
«Почему?»
«Потому что…»
Ответа у меня нет. Действительно — почему? Кто мне Надя? А ее, точнее, ее и Бики, дети? Может, я вообще зря дергаюсь? Может, Витек просто шутканул, а на самом деле Наде ничего не угрожает? Да и что он сделает с ними, когда сработает наш с Андреем план? Витьку будет уже не до них… А я исчезну. Испарюсь. Меня никто никогда не найдет. И с Надей я больше тоже никогда не увижусь. Так стоит ли сейчас геройствовать? Всех делов — развернуться и уйти. Спуститься по лестнице, поехать на вокзал, купить билет. В Москве наконец-то встретиться с мамой, закупить все необходимое для экспедиции и отправиться к Хан-Тенгри. Или к Телли. Или и туда, и туда… Весь мир передо мной! Надо лишь выпутаться из этой истории. Соскочить, слить, слинять, свалить…
От таких мыслей мне становится плохо. И морально, и даже физически — во рту появляется металлический привкус, ноги делаются ватными, в ушах шумит. Черт, я веду себя, как последняя тварь! Как слизняк, трус, баба, тряпка! Это ведь я подставил Надю и малышей. А теперь стою тут и раздумываю, как бы вылезти из всего этого чистеньким.
И прежде чем эмоции гаснут, я шагаю к двери, завожу правую руку, сжимающую пистолет, за спину и указательным пальцем левой давлю на кнопку звонка. Давлю — и с горечью понимаю: конь опять переиграл меня.
Как говорили у нас на улице Заря, «взял на слабо»…
Но Рубикон перейден. Если ты выстрелил, пулю уже не остановить. За дверью слышатся тяжелые шаги. Это явно не Надя. Стало быть, Витек не шутил.
«Я никого не собираюсь убивать. Не собираюсь. Не хочу. Не буду!» Твержу это про себя как молитву.
- Кто? — недовольно бурчит из-за двери тяжелый бас.
- Слесарь, — отвечаю каким-то противным, блеющим голосом.
- Мы не вызывали, — сразу режет все концы бас.
- У вас стояк течет. Внизу всех залило, — нагло вру я. — Да вы в ЖЭК позвоните! Я Ахтямов, слесарь-водопроводчик этого дома!
- Ща, погодь, — многообещающе рыкает бас.
Тяжелые шаги удаляются. Перевожу дух, рукавом вытираю выступивший на лбу пот. Обладатель густого баса наверняка пошел узнавать про слесаря Ахтямова. Фамилию эту я не придумал. У двери подъезда на табличке написано: «дом номер такой-то обслуживает слесарь-водопроводчик Ахтямов З.Р.». Так что все верно. За одним «но».
Вдруг эта табличка пятилетней давности и слесарь сменился?
Шаги, возникнув в глубине квартиры, приближаются. Звенят ключи. Ну, сейчас все и…
Дверь с тюремным лязгом приоткрывается. Здоровенный хмурый парень в турецком свитере смотрит на меня сверху вниз. А еще на меня смотрит ствол его «Макарова».
- Руки!
Выбора нет. И я показываю руки. Левую — без ничего. И правую — с зажатым в ней ТТ. Можно было, конечно, просто застрелить бугая, но я даю ему шанс. Теперь, когда и с моей стороны в переглядке участвует ствол, мы на равных. Почти…
- Клади пистолет, — тихо говорю я ему, внимательно следя за зрачками.
Он сопит — и решает сыграть в рискованную игру «пан или пропал». Но соревноваться со мной в реакции — дело пустое. Я стреляю почти на секунду раньше его и успеваю отскочить в сторону. Гулкое эхо раскатывается по подъезду.
Парень оседает на пол. Все, секунды, до того ползущие, словно капли дождя по стеклу, превращаются в бусины и начинают бойко прыгать по ступенькам лестницы под названием жизнь.
Я врываюсь в квартиру. Направо коридор, ведущий на кухню, налево проходная комната, за ней вторая. Вряд ли Витек прислал сторожить Надю одного этого бугая в свитере. Наверняка есть второй, а может, и третий. И даже четвертый. Где они? Почему не бегут на шум выстрелов?
Из кухни доносятся голоса.
- Че там? Че?!
- Иди, посмотри!
- Сам иди!
В коридоре появляется темный человеческий силуэт с «Калашниковым» в руках. Хладнокровно включаю свет — чего шариться в потемках? Силуэт превращается в высокого, худого парнишку с длинной шеей.
- А-а-а-а! — орет он и начинает палить с вытянутых рук.
Я не успеваю ничего сообразить — срабатывают рефлексы. Руки-ноги делают все за меня. При стрельбе «Калашников» уводит влево. Я бросаюсь в противоположную сторону и стреляю в падении. Грохот очереди стихает. На меня сыплется выбитая пулями штукатурка. Незадачливый стрелок кулем валится поперек коридора.
Два-ноль.
Бросаю взгляд на дверь в комнату. Она закрыта и в дверную ручку вставлена швабра. Ага, значит Надя с детьми там.
Бегу на кухню.
- Не стреляй! Не надо! — кричит человек за столом, подняв руки.
Разглядываю третьего бандита. Взрослый мужик, лысоватый, в пиджаке, при галстуке. Испуганные глаза, мокрые губы, усы. Явно семейный, вон кольцо на пальце. Наверное, старший. А может быть, просто водитель? Не похож он на бандита. Я не должен его убивать.
На столе сковородка с недоеденной яичницей, фужеры, из которых мы с Надей пили недавно «Мартини», початая бутылка водки, открытые консервы, батон, колбаса.
