твой отчёт о произошедшем.
Я ненадолго задумался и спросил:
— А сколько времени?
Он взял телефон и посмотрев на него, следом положив обратно, ответил:
— Двадцать минут пятого, а что?
— У меня уроки в восемь начинаются.
— Ты это серьёзно сейчас? — правдиво удивился он. — Пропустишь разок — ничего страшного.
— Нет. Исключено.
— И к чему эта категоричность?
— Это не относиться никак к работе.
— Относиться — если пойдёшь в школу сегодня, то кто знает, насколько затянется твоё полное восстановление?
— Ни насколько. К сегодняшнему вечеру я буду практически полностью здоров и смогу выйти на смену.
Он устало вздохнул, посмотрев на меня как на ребёнка.
— Может, внешне ты сейчас и стал выглядеть в разы лучше — даже на относительно здорового тянешь, но внутри ты ещё далёк от нормального восстановления — твои сломанные кости должны до сих пор во всю срастаются. Особенно сильно досталось рёбрам и правой ноге. Попытаешься двигаться в таком состоянии — будешь выглядеть как калека, едва медленно ходя.
— В таком случае пускай вколют мне ещё что-то — вычитайте хоть всю премию.
Он отрицательно закачал головой.
— Это всё не так просто — нельзя просто так взять и напичкать пациента огромным количеством медикаментов, ведь в этом случае проявиться интоксикация, и пациента вновь придётся спасать.
— А мой…
— В тебя было введено столько медикаментов, сколько это возможно с учётом твоего Дара, — ответил он на мой очевидный вопрос.
Я замолчал, задумавшись.
— Хорошо. А если тогда просто дать мне обезболивающие и использовать какой-нибудь препарат, что быстро уберёт внешние проблемы, — коснулся я своей левой стороны лица, на которой сейчас был шрам от ожога.
— Для тебя серьёзно так важно пойти эту школу?
— Да.
Он цыкнул языком, закатив глаза.
— Как скажешь. Я попрошу врачей сделать это для тебя, а дальше сам будешь их уговаривать.
— Идёт.
— В таком случае приступаем к записи твоего отчёта, а то верхушку нашей организации очень уж сильно этот случай заинтересовал…
И пускай я поднялся на третью ступень первого этажа, тем самым усилив своё тело и регенерацию, но… даже это мне не сильно-то помогло…
Как и говорил Луис — учитывая несколько введённых в меня медикаментов-обезболивающих, на применение которые мне пришлось уговаривать врачей, и почти четыре часа отдыха — мне всё равно трудно даже банально ходить. И под «трудно» я не подразумеваю ту небольшую боль, которая появляется, стоит подвихнуть что-то. Говоря о «трудно», я скорее подразумеваю ту боль, что рождается во время полноценного вывиха, из-за которого потом даже наступать на вывихнутую ногу невыносимо больно.
А ведь это я ещё под кучей обезболивающих, что разработаны специально для людей с Даром, а потому они и не уничтожаются этим самым Даром при регенерации организма. Думаю, будь я без них — вряд ли бы смог даже десяток метров пройтись, не скорчившись при этом от боли.
А так, за полтора часа до начала уроков, я с относительной лёгкостью смог подняться с больничной кровати и, одевшись с помощью врачей, уехал на такси к себе домой, где, переодевшись, сразу же вызвал такси уже до школы.
Оказавшись же в школе, будучи в этот момент чуть ли не единственный учеником, вообще находящемся на территории школы, я кое-как дотопал до класса, где и завалился за свою парту в ожидании, когда боль в груди и правой ноге наконец начнёт немного затихать.
А тем временем реакция первых пришедших сегодня в класс одноклассников проявилась моментально, стоило им войти в класс и увидеть в нём меня. Они остановились у входа и на лице каждого из них отразилось удивление, что они тут же попытались скрыть за улыбчивой маской, продолжив, проходя в класс, мило общаться друг с другом, словно и не заметили меня вовсе.
И в принципе, если так подумать, то их реакция неудивительно — мало того, что я стал самой нашумевшей личностью в школе из-за позавчерашней дуэли, так ещё и в класс с чего-то вдруг пришёл самым первым, ещё за долго до начало уроков, хотя до этого все дни, через раз, был едва ли не на грани опозданий.
И не то чтобы я раздумывал о таких мелочах, как их реакция на меня, потому что меня это так уж интересовало. Скорее, сейчас даже наоборот — меня это нисколько не интересовало. И от того это как раз и стало той самой, идеальной темой для моих раздумий, с помощью которых я во всю пытался забыть хотя бы на время о непрекращающей, ноющей боли, которую для остальных приходиться скрывать под маской невозмутимости.
Кстати говоря, если на большинство работала эта моя маска, то на некоторых — вообще нет. И конечно же, к таким личностям относиться прибывший за несколько минут до начала уроков Тосио, что явно, только войдя в класс и взглянув на меня, сразу понял, что что-то со мной не так.
А после, пройдя и сев за своё место, тактично у меня спросил:
— Мне сделать вид, что я этого не заметил?
— Было бы замечательно…
— Понял.
И сразу вслед за этим мы сделали вид, будто только что и вовсе ничего не говорили друг другу, начав общаться чуть ли не со стандартного приветствия. А уже чуть позже — в класс вошёл учитель, и практически сразу за этим прозвенел звонок, ознаменовавший одновременно начало первого урока и учебного дня в целом.
И если на уроке у меня никаких проблем не возникло, — даже скорее наоборот — я начал чувствовать, как тело постепенно залечивается, — то вот после урока…
В общем, нужно было идти в другой класс, и пускай расстояние между классами так-то совсем небольшое, но пострадать мне всё равно пришлось изрядно. И ведь при этом, разумеется, я не забывал и на секунду о своей маске с невозмутимым, каменным лицом. Оказавшись же в классе, Тосио подстроился под мою ситуацию и мы сразу же заняли свои места, от чего скрывать моё настоящее физическое состояние мне стало чуть проще.
А вскоре, следом за этим, начался второй урок, что пролетел для меня столь же удивительно быстро, как и первый, а ведь до этого они мне всегда казались удивительно долгими из-за повторения информации, что уже давно изучена мною…
По окончанию же урока мы в медленном темпе
