Но бестия никак не желала сдаваться. Она то и дело находила свободное пространство, и Сергей чувствовал, как его обдавало ветром от ее крыльев. В яростной злобе тварь била по крышам машин, мимо которых он прошмыгнул мгновение назад, отрывала дверцы и даже опрокидывала сами автомобили, стремясь прихлопнуть врага.
– Я тоже по тебе соскучился, стерва! – отчаянно вопил Бум, едва увертываясь от ее атак.
Вдруг раздался свист, и впереди что-то загрохотало, озаряя ночь яркими всполохами. Пулемет! Какое это было счастье – слышать, как грохочет пулемет! Сверху доносились хлопки разрываемых перепонок крыльев проклятой твари. Бестия заверещала и вильнула в сторону. Врезалась в покосившийся столб. Рухнула на землю. Ее достали и там. Кто-то работал огнеметом. Снова загрохотали выстрелы. Летающая тварюга билась в агонии, верещала и горела.
– Сюда! – послышался крик. – Быстрее!
Сергей бросился на человеческий голос. Впереди уже маячил силуэт станции Тульская.
– Серега! Ты?!
– Я, черт вас дери! – радостно воскликнул Бум.
– А мы думали – все! Вчера не вернулся, значит, край тебе!
– Хрен вам! Не дождетесь!
Такие замечательные человеческие руки подхватили его и помогли двигаться быстрее. Тут, возле входа на станцию, было пятеро других сталкеров.
– Ты Сеню не встречал? – спросил тот, что справа.
– Кого?
– Сеню, Кубрика!
– Нет! Мужики, вы в курсе, что горгоны ходят?
Слева снова заговорил пулемет.
– Чего?
– Горгоны, говорю, ходят!
– Иди ты!
– Сам иди! А что там с Кубриком?
Впереди вырос массивный сталкер с огнеметом.
– Да час назад вышел с нами на связь, откуда-то в районе Нагатинской. Сказал, что слышит детский плач, пошел искать…
– И что?
– И все! Двадцать минут назад вызывали его – в рации только треск и плач ребенка. А он не отвечает.
– Плохо дело.
– А ты сам как?
– Такое расскажу – не поверите! – радостно воскликнул Маломальский.
– Спускайся в метро, Бумажник! После байки свои расскажешь! – крикнул тот, что слева.
– А вы чего?! Полнолуние же!
– А то мы не знаем! Надо Сеню найти.
– Мужики! Имейте в виду, горгоны ходят!
– Ага! И коровы летают! – хихикнул кто-то.
– Я серьезно, черт вас дери!
– Ладно, учтем. Хоть ты вернулся, и то слава Богу. Проваливай в метро! Ты сейчас после своего выхода нам не поможешь, скорее, обузой будешь! Так что вали домой, там уже панихиду по тебе справляют. Глядишь, успеешь поприсутствовать.
– Такое нельзя упускать! – засмеялся Сергей и нырнул в чернеющий вход станции Тульская.
* * *
Он спускался по ступенькам эскалатора домой, в подземелья Москвы.
Выйдя из мрака на освещенную скудным красноватым светом станцию, Сергей почувствовал невероятное облегчение. Только обращенные на него внимательные взгляды людей немного смущали. Здесь его хорошо знали, и некоторые считали, что задневавший на поверхности сталкер уже не вернется.
А Маломальский вернулся всем врагам назло. Сейчас он чувствовал неимоверную усталость, и, хотя проспал целый день в той злополучной квартире, сейчас у него было лишь одно желание: добраться до своей койки и уснуть снова. В тишине. В безопасности. Он лениво отмахивался от любопытствующих жителей станции, пристававших к нему с вопросами.
– Потом… – бормотал Сергей. – После…
Наконец сталкер добрался до своей палатки, рухнул на жалобно заскрипевшую койку и закрыл глаза. Какое блаженство – спать на кровати под одеялом! Одно из немногих удовольствий, оставшихся от прежней жизни.
Ему почти никогда ничего не снилось. Хотя он тосковал по тем временам, когда сновидения посещали его: во сне он мог встретиться с Ритой. С Ритой, которая не успела добраться до метро и осталась на поверхности навсегда.
Раны на сердце не заживают.
Разбудили его ноющие ноги. Надо было не полениться и скинуть ботинки, которые он не снимал уже несколько суток. Сергей, нехотя поднявшись, уселся на краю койки. Повернул голову, морщась и растирая затекшую шею ладонью.
У входа сидел в инвалидном кресле седой человек с морщинистым лицом и глубоким шрамом на левой скуле. Он разглядывал отметины на рюкзаке Маломальского, оставленные когтями летающей твари.
– Здорово, Казимир, – хрипло буркнул Сергей. Первое слово после долгого и глубокого сна всегда звучало как-то странно, словно не своим голосом.
– Напугал же ты нас, Бумажник, – вздохнул Казимир, укоризненно качая головой.
– В смысле?
– Тут уже никто не надеялся тебя живым увидеть. Да и вообще… увидеть.
– Ну, брось! – Сергей зевнул. – Все знают, что я везунчик.
– Ага. Я когда-то тоже так думал про себя, – невесело усмехнулся старик и мельком взглянул на обрубки ног, от которых не осталось ничего ниже колен.
Казимир сам был опытным сталкером. Именно он учил Сергея этому нелегкому ремеслу, и это от него Маломальский перенял глубокое убеждение, что удачливый сталкер – одиночка. Звучит парадоксально и сомнительно, но в том, что отправляться наверх одному безопаснее, чем в группе, Сергей был глубоко убежден. И хотя со временем Казимир пересмотрел свои взгляды и признал эту аксиому не абсолютной, Бумажник все-таки придерживался его старого правила. Один человек меньше привлекает внимание всей той нечисти, которой кишит город. Он рассчитывает только на себя, поэтому более собран и лучше слышит свой внутренний голос. Когда ты один, тебе не надо отвечать за кого-то еще, кто может подвести или, сам попав в беду, по глупости или легкомыслию утянуть за собой в непоправимость смерти и тех, кто кинется ему помогать. Хотя, если уж быть до конца честным перед самим собой, то еще не факт, что Бум сидел бы сейчас на своей койке, не встреть его у входа на станцию группа хорошо вооруженных товарищей.
– Ну ладно, не нагнетай. Я ведь вернулся в полном порядке! – И Сергей, улыбнувшись, подмигнул Казимиру.
– Ты – да. А вот группа Лося – нет.
Сталкер с раскрытым ртом уставился на своего бывшего наставника.
– То есть как?!
– Да вот так. Вышли прочесать окрестности, – по твою, кстати, душу и по душу этого раздолбая Кубрика, – и не вернулись. Потом дозоры с южного и северного портала поднимались и обследовали все рядом с входом. Никого. Углубляться в город не стали, чтобы и самим не сгинуть. Еще и полнолуние это… – Старик вздохнул.
– Погоди, но ведь это они меня встретили у входа. Лось сказал, что Кубрик где-то в районе Нагатинской в руинах плач детский слышал и пошел смотреть. Сколько времени прошло?
– Часов восемь. – Казимир пожал плечами.
– Но ведь это не срок. Чего раньше времени ребят хоронишь? – Сергей нахмурился.
