— По-моему, он сломался, — сказала девочка. — А еще, Маш, у меня, кажется, карман отрывается.
— Ты осторожнее. Не потеряй. Телефон да твой плеер дурацкий — все, что у нас осталось. Вот сука эта террористка! Наверное, мою сумку вообще в клочья разнесло. И как я ее из рук выпустила? Черт! Вернемся домой — выйду замуж за генерала из ФСБ. Буду вдохновлять на неустанную борьбу с террористами и прочими незаконными формированиями. Они у нас, тупорылые шахиды, попрыгают.
Даша засмеялась и зашмыгала носом.
— Ты что это? — встревоженно спросила Мари. — Простудилась в такую теплынь? Хлюпаешь на всю степь. Высморкайся немедленно!
— Как? В подол? У меня платка нет.
— В подол не нужно. Мы и так на бомжих похожи. Сморкайся рукой, как футболисты…
Даша честно пыталась, но в основном размазывала сопли. Звуки получались противные.
— Подожди-ка икать, — зашипела Мари. — Это, случайно, не дорога там впереди?
Теперь девушки брели по относительно ровной поверхности.
— Странная дорога, если это вообще дорога, — заметила старшая сестра. — А это что за фигня?
— Это навоз, Маш. От лошадок, — устало сказала Даша. — Здесь, наверное, на телегах ездят.
— Ясно. Значит, сельская дорога? Это хорошо. Деревенские, они обычно не сильно развитые. Значит, выживем мы с тобою.
— Они грубые. Они нас… Куда мы с тобой попали? — Даша почувствовала, как по щекам снова потекли слезы.
— Сейчас по затылку получишь, — предупредила Мари. — Не знаю, куда мы с тобой выйдем, но уж точно не на асфальтированную Рублевку. Держись. Деревенские ей не нравятся, аристократка гламурная. На себя посмотри — одни слезы да сопли. Нет, брезговать мы не будем. Попадется пастух или тракторист — будешь ему улыбаться да просить растолковать, куда нас, дур подорванных, занесло.
Рассвело быстро. Девушки, наконец, набрели на ручей — тек теперь вдоль дороги. Жутко хотелось пить, но Мари заставила процедить воду сквозь ткань. Выжимая из подола прохладные капли, Даша никак не могла напиться.
— Слушай, — озабоченно сказала Мари, — у тебя трусы — дырка на дырке. И платье не лучше. Нам вообще-то и к деревне стыдно выходить. За шалаву тебя примут.
— У тебя платье тоже отвратительно выглядит, — заметила Даша, — ткань как марля просвечивает.
— Вот б… — Сестра посмотрела ткань на просвет. — И здесь не везет. Ведь совсем новое платье было. Вставай и пойдем.
Даша едва волокла ноги. Смотреть по сторонам сил не оставалось. Выпитая натощак вода беспокоила желудок. Хотелось лечь и не шевелиться.
— Эй, сестричка, смотри — кажется, река впереди. И там лес правее. Широченная река, прямо Волга. Или Миссисипи. Сейчас туман разойдется…
— Маш, я сейчас умру, — прошептала Даша.
— Не преувеличивай, — Мари засмеялась. — Мы уже покойницы. Ты сама говорила. Давай-ка, вперед шагай. Наверняка к людям скоро выберемся.
Сестры вышли на перекресток. Ярко светило едва поднявшееся над горизонтом солнце. Щелкали и щебетали, перепархивая по голым буграм вдоль дороги, птицы. Даша тоскливо шмыгала носом.
— Ты в себя приходи, — потребовала сестра. — Впереди спуск, выйдем к реке. Как ты в таком виде людям покажешься? Бродяжка одуревшая.
Даша не хотела к людям. Лучше просто лечь и заснуть. На этот раз навсегда. Хватит жизни. Уже совсем-совсем хватит. Вот только желудок… И на этот раз умереть спокойно не получится.
— Маш, мне нужно отойти, — Даша сошла с дороги.
— Нашла время, — рассердилась сестра, но пошла следом.
Даше хотелось ее отослать, и так стыдно, но тут по дороге застучали копыта и заскрипели колеса. Даша ахнула. Сестра поспешно присела рядом.
— Голову пригни!
Лошадь фыркала уже рядом. За скрипом колес девушки расслышали обрывок разговора:
— …с первыми лучами солнца. Как же! Разве с тобою-то вовремя соберешься? — занудно упрекала молодая женщина.
— Чего рисковать? — оправдывался мужской голос. — Все равно к первому парому успеем. А раньше выезжать опасно. Вон, опять в нашей округе йиена объявился.
— Вечно у тебя отговорок полно…
Мимо промелькнула повозка, запряженная красивым гнедым мерином. Скрипели грубоватые, сколоченные из досок колеса. Даша успела разглядеть черноволосую молодую женщину в просторном одеянии и ее плохо выбритого спутника, бодро помахивающего вожжами. На повозке громоздились туго набитые мешки.
— Ничего себе! — прошептала Мари. — Ты видела?!
— Что они бедные? Да, и телега у них самодельная. На рынок торопятся.
Мари смотрела на сестру широко распахнутыми голубыми глазами. С сочувствием смотрела, как на тяжело больную. Наконец сказала:
— Дарья, ты совершенно с ума сошла? Они же на каком-то странном английском разговаривали.
— Почему странном? — пробормотала Даша. — Акцент какой-то необычный, и все. А так все понятно.
Сестра глянула ей в глаза и сухо сказала:
— Пойдем, слабоумная. Слышала, здесь какой-то йона бродит.
Они подошли к пологому спуску к реке и остановились. Ярко блестела просторная гладь воды. Справа, вдоль ближнего берега, раскинулась зеленая роща. К небу тянулся дымок костра. Сбегающая вниз дорога упиралась в дощатый причал. Рядом стояли две повозки. Сидела группка людей. А на противоположном берегу раскинулся большой город.
Причалы, заставленные десятками кораблей и барок. Целый лес мачт и снастей. Крошечные фигурки, снующие с поклажей по сходням. Стрелы лебедок, поднимающие тюки и бочки. Низкие строения — склады, амбары, зернохранилища, высокие штабеля бревен и бочек сплошным лабиринтом тянулись до самых городских стен. Невысокие, но мощные башни и зубцы крепостных стен. Ворота — одни, вторые, третьи… За стенами крыши домов. Справа, уже внутри городских стен, видны стены повыше — стройные высокие башни с бойницами — замок. Вяло колышутся узкие яркие знамена.
Мари присела на корточки, потерла ладонями лицо:
— Так я и знала. Чувствовала. Просто отвратительно здесь чисто. Что для XXI века, что для ада. Мусора вообще нет. Влипли мы с тобой, сестренка. В историю. В первобытную.
— Не может этого быть, — вяло запротестовала Даша. — Это музей какой-то. Туристический центр. Они здесь все сохранили нетронутым. Как в Праге…
Мари взметнулась на ноги, оскалившись, хлестнула сестрицу по щеке:
— Хватит чушь пороть! И без тебя гнусно! Не знаю, что с нами такое случилось и можно ли выбраться из этого твоего «музея», но уж надышаться здешнего дерьма нам придется досыта. Так что заткнись, если ничего путного сказать не можешь. Мне и за тебя, идиотку, думать придется…
