– И вы их что – сожжете?
Было слышно, как хором молятся в часовне. У Пошты на затылке волосы встали дыбом.
– За Олеську, – пояснил подъехавший Тапилина. – За наших хлопцев. Давно пора эту заразу…
– Что, и баб? И детишек?
– А накой они нам? Кормить еще… А они потом вспомнят и отомстят. Нет уж. Хватит.
Пошта представил, как просачивается дым сквозь щели в деревянных стенах, и голова у него закружилась. Видимо, как раз в это время закрывшиеся в часовне поняли, что горят, и вера их дрогнула: заголосил ребенок, заверещали бабы, изнутри ударили в дверь.
– Ничего. Выдержит. – Тапилина огладил усы.
Копать-колотить, да есть ли под этим небом хоть один по-настоящему хороший человек?!
Даже не так. Есть ли люди еще под этим небом?
Пошта с тоской вспомнил веселую Бандерольку, свою добрую подругу, вспомнил приятелей-листонош… «Старею, что ли? Запутался? Я же должен спасать всех подряд, а мне хочется затолкать казаков Тапилины с есаулом во главе в горящую часовню. Или перестрелять их нафиг».
Кстати, мысль.
Пошта подъехал вплотную к Тапилине, приставил обрез к его боку:
– Там дети, есаул.
– Сдурел?!
– Открой двери. Тебе на том свете зачтется. Там же дети, понимаешь? Маленькие.
– И что, выпустить?
– Выпустить. Хочешь – здесь оставить, хочешь – к себе забрать. Неужто бабьего бунта боишься, есаул?
– Не боюсь я баб и никогда не боялся!
Пошта смотрел на казака, вымазанного чужой кровью. Да, ничего и никого ты не боялся, степняк. Только вот с мозгами у тебя не очень хорошо, а с совестью – и того хуже.
– Выпускай. А то пристрелю. У меня, знаешь, свои принципы. Я и умереть за них готов.
Есаул скосил на него белый глаз, шевельнул усами:
– Открыть двери!
– Ты чего, командир?!
– Открыть, я сказал! Казаки! Вы что, баб испугались?!
Уже трещал огонь и меньше было дыма. Успеть бы… вспыхнет часовенка свечкой, люди внутри и останутся.
Казаки кинулись к дверям, распахнули их. Заплаканные пленники кинулись наружу, падали на землю, жадно глотали воздух.
Пошта опустил обрез.
– Спасибо, есаул.
Тапилина задумчиво кивнул.
– Тебе спасибо, листоноша. Не дал зверем стать. Удержал во мне человека.
– Где пленник-то мой?
– В доме Ступки, как и хозяин. Связали его. Поедем вместе, покажу.
Пошта в последний раз оглянулся на часовню – ее и не думали тушить, и огонь все-таки начал подниматься по стенам, карабкаясь к замолкшему колоколу.
* * *
На Зубочистку было жалко смотреть. И без того худосочный жилистый парень за время, проведенное в коше Ступки, превратился в обтянутый кожей скелет, пародию на самого себя. Под глазами залегли синяки от беспробудного пьянства, сами глаза налились кровью, а одежда – старенькая химзащита и драный противогаз – окончательно превратилась в лохмотья.
После боя Зубочистка выглядел еще более потрепанным – видимых ран и повреждений на нем Пошта не заметил, но судя по подергиванию головы и глаз, то и дело сползающихся к переносице, балаклавец заработал сотрясение мозга, а то и не одно. Казаки Тапилины, скрутившие вору руки за спиной джутовой веревкой, напоследок еще и отпинали его ногами, если не переломав ребра, то уж, как минимум, отбив нутро, и дышал Зубочистка тяжело, с хрипом.
– Ну что, копать-колотить? – спросил Пошта цинично. – Добегался, ворюга?
Зубочистка не ответил, только зыркнул недобро.
– Гаденыш ты лживый, – продолжал листоноша. – Я же тебе жизнь спас. Из Балаклавы вывел. А ты, мерзота? На Летучий Поезд твои люди напали? В Севастополе своих же опять подставил под огонь. Теперь вот со Ступкой связался, с покойничком-то.
– Пошел ты… – сплюнул сквозь зубы кровавый сгусток Зубочистка.
Пошта покивал:
– А врал-то, врал! Я-де пилотом был! Гражданской авиации! Жена и дети погибли! Сталкером хочу стать! А на деле – обычный ворюга, да еще и неудачник к тому же. Лох, по простому говоря, – продолжал глумиться Пошта.
– Сам ты лох! – взвился, насколько позволяли веревки Зубочистка.
Пошта мысленно ухмыльнулся. Первая часть допроса – выведение субъекта из равновесия, прошла успешно.
– Ты ничего не перепутал? – уточнил листоноша. – Это ты тут сидишь связанный и побитый. А я – стою над тобой, свободный. Так кто из нас лох?
– Ты! – прорычал Зубочистка. – Ты – лошара! Листоноша! Холуй сектантский! А я – вольный человек, вольный! Что хочу – то и делаю, нет надо мной никого! Вольному – воля!
– Так уж и никого? – прищурился Пошта. – А перфокарту ты, небось, для собственного удовольствия спер. Так, почитать на досуге… А ну отвечай, кто тебя нанял?! – вдруг гаркнул листоноша.
Зубочистка съежился в ожидании удара и пискнул:
– Профессор…
– Кто-кто?
Тут бандит спохватился и горделиво вскинул подбородок:
– Не твоего ума дела, листоноша!
Пошта не был большим сторонником пыток – негуманно, да и не практично, но когда допрашиваемый уже «поплыл», небольшое болевое воздействие было, увы, необходимо.
Он присел на корточки над Зубочисткой, взял его двумя пальцами за локтевой сустав и надавил на нервный узел. Зубочистка взвыл от боли.
– Слушай сюда, Зубочистка, – проникновенно начал Пошта. – Я же тебя убивать не стану. И даже пытать не стану. Я тебя просто-напросто отдам казакам. Есаулу Тапилине. И скажу, что это ты, сучонок, дочку его Олесю продал сектантам Серого Света. А казаки знаешь, что с тобой сделают?
Зубочистка завертел головой.
– Тут два варианта. Либо в Казачью Сечь отправят, к гетману Дорошенко, – продолжал Пошта, – где будет ждать тебя хороший кат… знаешь, что такое кат? Палач. Который умеет на палю натягивать… то бишь, на кол сажать, есть такой старинный обычай в Казачьей Сечи. Либо – если я попрошу – продаст тебя есаул Тапилина Бахче-Сарайскому хану Арслаю Гирею Второму, с которым я тоже лично знаком. А уж хан… у хана, знаешь ли, гарем есть. А в гарем нужны кто? Ну-ну, не бледней. Наложниц и без тебя хватает. Евнухи туда нужны, уразумел? Чикнут твои причиндалы – и будешь евнухом.
Зубочистка совсем сник и задрожал.
– Понял теперь, с кем ты связался? – уточнил Пошта. – Я всех знаю. И есаула, и гетмана, и хана, и бога, и черта. С листоношами лучше не ссориться, неужели не слыхал? Поэтому кончай строить из себя крутого бандюка и выкладывай все как на духу. Где перфокарта, кто такой профессор, и нафига ты все это замутил.
Зубочистка вздохнул и промямлил:
– Нету перфокарты. Стырили ее у меня.
– Кто?
– Кто-кто… Подельнички мои, сучьи потроха. Опоили меня, как маленького, в Симферополе. Есть там такой кабак, «Мрiя» называется. Там и опоили. Клофелином что-ли. Как очухался – ни подельников, ни перфокарты, ни оружия, ни патронов. Как лоха, – чуть не всхлипнул Зубочистка.
