-- Господа блатные, будете в наших краях -- милости прошу. Завсегда рад! Завсегда!
Кондрат Силыч выпустил облако дыма, успокоился. Дополнительных разъяснений не требовалось, и так понял -- дело замяли. Шестерки приглашение трактирщика восприняли как должное, в братском мозге даже мысль не ворохнулась, что могло быть иначе. Попробуй таким не возрадуйся. Тогда не то, что сеновал -- княжество пыхнет.
Евсей явился с опозданием в пол часа. Идет, насвистывает. За ним телега катится: Сорока с Антохой за оглобли тянут, Федька сзади подпихивает.
-- Одну смогли раздобыть, -- доложил Фраер. -- В три рубля обошлась.
Я приказал грузиться. Пожитки сгорели, а для двух коней пара мешков с едой, да мы -- груз вполне посильный. Но не тут-то было. Как Антоха не старался, враз две лошади в телегу впрячь не смог. Оглоблей не хватило. Решили взнуздать жеребца, кобыла пойдет на привязи, потом местами поменяем. Первым в телегу закинули Лёньку, куль с овсом надежно придавил "святые" графские мощи. Ему все равно, а нам спокойней.
Выехали на центральную улицу, колеса запрыгали по булыжной мостовой, тело сразу ощутило разницу между рессорной пролеткой и раздолбанной телегой. Такое чувство, будто на действующем вулкане сидишь, зубы лязгают громче подков, селезенка на каждом метре норовит через горло выскочить.
Впереди, на обочине, молодая девка яблоки из лукошка просыпала, сочная антоновка раскатилась по всей дороге. Дивчина спину гнет, собирает -- к яблокам передом, к нам тылом. Федька засмотрелся, рот открыл, телегу тряхнуло, чуть язык не откусил. Расторопный Евсей кинулся помогать. Руки по траве шарят, яблоки ищут, глаза девичью фигуру ласкают. У красавицы ворот расписного сарафана отвис, мелькают белые плечики. Фраер таращится, булыжники вместо антоновки в лукошко ложет. У дома напротив бабка со скамейки взвилась. Доковыляла до Евсея и клюкой вдоль хребта.
-- Куда зенки бесстыжие пялишь!
Фраер выгнулся дугой, прошипел обиженно:
-- А тебе завидно, карга старая?
Девка подхватила лукошко и, гордо вскинув подбородок, отступила за бабку. Юное лицо серьезно, а в зеленых глазищах искорки мечутся, смотрит оценивающе, по-женски, но Фраеру уже не до телячьих нежностей, от удара спину перекосило. Антоха подхлестнул коня, телега заскрипела дальше, многообещающая девичья улыбка осталась без ответа.
Въехали на перекресток, прямо тополя толщиной в два обхвата, поперек улица, утыканная домами. Куда сворачивать непонятно. Через дорогу мужик с коромыслом на плече бредет. Антоха крикнул:
-- Слышь, сердешный, как на выезд проехать?
-- Направо вертай, к городским воротам выйдешь, мимо не проскочишь.
-- Ты зачем его окликнул? -- набросился на Антоху Евсей. -- Вишь, ведра пустые, теперь все -- удачи не жди.
Антоха пожал плечами и свернул куда указано. Предсказание Фраера начало сбываться километра через полтора, на подъезде к воротам. У моста через ров собралась пробка телег в двадцать. Я отрядил Сороку узнать в чем дело.
Кузнец примчался через пять минут, утерев взопревший лоб, с удивлением доложил:
-- Пахан, там тебя ловят.
-- Чего!? -- Вырвалось одновременно у Евсея с Федькой.
-- Пахана ловят, -- повторил Сорока.
-- Кто? -- спросил я севшим голосом.
-- Ну, так ясно кто -- стрельцы. С имя недоросль конопатый, одно ухо топырится, за главного будет.
Кореша уставились на меня. Я на них. Игру в гляделки прервал Кондрат Силыч:
-- Антоха, сынок, отворачивай в сторону, погодим из города выезжать, тут подумать следует...
Не доезжая ворот, ушли влево, телега покатилась по узенькой улочке вдоль городской стены. Через сотню метров обнаружился небольшой пустырь, Антоха уверенно вогнал телегу между домом с соломенной крышей и одежной лавкой. Сомкнулись за спиной кусты, далекие от людских проблем кони принялись ощипывать листья. Дед Кондрат спрыгнул с телеги, разминая ноги, прошелся взад-вперед, спросил:
-- Пахан, чего мыслишь? Кому мозоль отдавил? Так просто караулы у ворот ставить не будут.
-- Ума не приложу, -- пожал я плечами. -- Юнец с оттопыренным ухом знаком, при князе состоит, но с Пиримидоном я мирно простился. Без обид.
-- А что, если назад вернуться? Выйдем через ворота, в которые въезжали, а там -- ищи ветра в поле. -- Предложил Федька. Кондрат Силыч отрицательно качнул головой:
-- Ежели розыск объявлен, тут и к бабке ходить нечего, все лазейки перекрыты. У этих ворот конопатый, у тех другие, кто Пахана знает, хотя б стрельцы, что утром приходили. Нельзя Пахану в открытую идти, вдруг Пиримидон за учиненное Лёнькой богохульство взъелся, али за пожар озлился, про керосин вылитый узнав. Здесь уже не штрафом пахнет, острогом за версту воняет.
Я грустно вздохнул. Слова Дембеля окончательно испортили настроение. Встал, продрался сквозь заросли перезревшей черемухи к городской стене. Высока зараза, за гладкие булыжники не рукой зацепиться, не ногой опереться. Следом, ломая ветки, притопал Васька:
-- А чего, Пахан, я снизу, Ванька на плечи, взберешься как по лесенке.
Я кисло усмехнулся, чтоб дотянуться до края четыре Ваньки требуется. Вариант со стеной не для нас. Евсей внес другое предложение:
-- Давайте Пахана бабой вырядим!
Кондрат Силыч пожевал ус и задумчиво кивнул:
-- Молодец Евсей, соображаешь. И не просто девкой, а чтоб пузатой, на сносях, такую ни один стрелец обидеть не посмеет.
Польщенный Фраер метнулся в одежную лавку. Я еще не успел свыкнуться с мыслью, что придется на время стать трансвеститом, а он уже вернулся и с нетерпение пританцовывает рядом. В руках ворох юбок.
-- Самый дорогой взял, -- похвастался Евсей, раскладывая на телеге косоклинный сарафан, -- не всякой купчихе по карману.
Подавив грустный вздох, я принялся переодеваться. Волосатую грудь скрыла длинная, до колен, белоснежная рубаха с пышным кружевным воротом, обшитым розовым бисером. Руки еле втиснулись в зауженные вышитые красными цветами рукава. От бесчисленных подъюбников я категорически отказался. Натянуть сарафан через ноги не получилось, пришлось напялить по-бабски, через голову. Вышитый красными ромбами подол волочится по земле, узкая талия давит живот, широкие лямки пиявками впились в плечи. И как женщины терпят такие оковы?
Ванька с Васькой надергали с соседского дома соломы, старались на совесть, бедным хозяевам придется крыть -- Шестерок матом, крышу заново. Расторопный Евсей впихал эту копну мне за пояс, вздувшийся живот опоясал золоченый шнурок с пампушками на концах. Довершил маскарад синий в желтый горошек платок, узел которого удавкой сдавил горло.
