Вот только облегчения Эберману это не принесло. Опасения потерять тритона росли и множились. Ему казалось, что Скальберг слишком пристально за ним наблюдает, иногда в окне напротив Леннарту Себастьяновичу мерещилось лицо сыскаря. Шурка и вправду проявил беспокойство: передал через Эвальда, что Ванька-Белка, по всей видимости, пронюхал про артефакт и всем сейчас грозит опасность.
Леннарт Себастьянович занервничал — неужели Скальберг догадался? Эвальд, расценив переживания дяди как страх перед Белкой, сказал:
— Дядя Леннарт, ты что, не понимаешь? Ты сейчас вообще в полной безопасности. Если к тебе до сих пор никто не пришел, значит, Куликов и Сеничев не проболтались. Жаль, сбежать за границу не успели, так бы можно было слух пустить, что они с собой тритона увезли, поди проверь. Ну да ладно, Скальбергу скажем, что вернули предмет на место, и все снова станет по-старому.
Ну конечно! Если Скальберг исчезнет, все подумают, что он и украл предмет! На него ведь падало уже подозрение! Дядя Леннарт радостно потер руки.
Услышав имя Скальберга, Баянист сначала усомнился. Скальберг слыл неприкасаемым — еще никому не удавалось застать его врасплох. Но Леннарт Себастьянович сказал, что сам приведет его.
Шурка клюнул сразу. Еще бы — дядя Леннарт чуть ли не на коленях к нему приполз просить прощения за упрямство и рассказал, что разговаривал с девицей, которая работает на Белку, и эта девица сильно обижена из-за несправедливого дележа и готова сдать пахана.
На встречу Скальберга повел сам дядя Леннарт. Конечно, адрес Шурке не понравился, но он был переодет, с повязкой на щеке и с накладной бородой.
— Последний этаж, квартира прямо, — сказал Эберман, открывая дверь в подъезд. — Как зайдешь — махни через окно. Если не махнешь — сразу за милицией побегу.
Шурка покачал головой — мол, дядя Леннарт, какую чепуху ты несешь — и скрылся в подъезде. Больше Эберман его не видел. Однако кошмар для дяди Леннарта на этом не закончился. Утром Эвальд, который давно уже жил у дяди, — тот боялся оставаться один — выглянул в окно.
— Чекисты шумят, — еле слышно сказал он. — Наверное, записку нашли.
— Чекисты? Какую записку? — не понял спросонья дядя.
— Которую я от тебя Скальбергу передавал, помнишь? С приглашением на встречу. «Шурка, приходи завтра в 8 часов вечера на Таиров переулок, дом 3, где ты получишь важный материал по интересующему тебя большому и таинственному делу». У тебя, дядя, настоящий талант.
— Ты прочитал?
— Конечно. Дядя Леннарт, ну неужели ты думаешь, что тебе самому пришло в голову, что надо избавиться от Скальберга и тех двоих?
Эвальд не был похож на самого себя. До сих пор он выглядел мягким и нежным, но вдруг стал твердым и грубым. Он смотрел дяде в глаза и не моргал.
— Ты? Что ты сделал? — испуганно пролепетал Леннарт Себастьянович.
— Я? Ничего. Я только подсказал тебе, как следует поступить, чтобы стать невидимым. Ты, как умный человек, правильно воспринял мои намеки, и вуаля — мы теперь одни.
— Ты меня заставил!
— Нет. Ты все решил и сделал сам, я лишь подсказал тебе направление.
— Но зачем?
— Дядя, рано или поздно все, что знают хотя бы двое, становится известно всем. Я просто решил сократить риски. Я ждал три года, надеясь, что Советы загнутся. Похоже, что они пришли надолго. Опытные генералы и солдаты не могут сокрушить безграмотное быдло, видимо, эти перемены нужны кому-то, кто выше всех нас. Я хочу провести конец времен в уютной и благоустроенной стране, ни в чем себе не отказывая. Я даже вас готов забрать. Отдайте мне тритона. Я скопирую в музее какое-нибудь золотое кольцо или камень, все, что угодно, и мы будем богаты до конца своих дней.
Была в словах племянника такая сила, что сердце Леннарта Себастьяновича дрогнуло, и он отдал артефакт племяннику. Удивительно, но ему стало легче. Будто таскал на себе тяжкий груз и вдруг освободился. А потом вновь затосковал.
— Баянист, — сказал он.
— Что — Баянист? — спросил Эвальд.
— Если его поймают, он меня сдаст.
— Не сдаст.
— Почему?
— Во-первых, пока его еще поймают. Во-вторых, даже если поймают, что он скажет? Вас кто-нибудь видел вдвоем?
— Н-нет.
— А раньше вы были знакомы?
— Тоже нет.
— Его слово против твоего. Я всегда подтвержу, что ты никогда не встречался с этим баянистом. Ну, а в-третьих, очень скоро мы уедем, и никто нас не найдет.
— Правда?
— Конечно. — Эвальд вновь стал таким, как был, — мягким и нежным. — Я уже приготовил несколько вещичек, довольно компактных, чтобы можно было вынести из музея. Мы уедем в Финляндию, а оттуда нам весь мир будет открыт.
Леннарту Себастьяновичу ничего не оставалось, кроме как верить племяннику. У племянника же были совсем иные планы, и спасение любимого дяди в них не вписывалось. К этому времени он почти подготовился к бегству. Но все же, чтобы уголовка не вышла раньше времени на дядю Леннарта, Эвальд побывал в пивной и передал Баянисту записку: «Если попадешься — держи язык за зубами, плачу вдвойне. В Крестах есть свой человек, он выведет».
В бывшую «Асторию» Эвальд ходил не просто так — потешить самолюбие. Он ждал именно иностранца, чтобы украсть у него документы. Опоить какого-нибудь венгра или американца, стащить документы, вклеить свою фотографию и пересечь границу. А за границей все решает золото. Он станет богатым и переплюнет даже Астора, в честь которого названа гостиница. Да что там — он купит и Астора, и его алмаз «Санси», он будет богаче Креза, Мидаса и Соломона!
Иностранцев долго не было. Приходилось иметь дело со всякими командирами и совдепами, ждать, пока они напьются вусмерть, раздевать догола, а утром щебетать — «ух, какой ты!» и убегать. Воровать он не решался — ему нужен был постоянный доступ в «Асторию», а попавшись на воровстве, можно было забыть о пути на свободу.
В тот день, когда Богдан его выследил, Эвальду повезло — он с ходу подцепил англичанина, изрядно уже нализавшегося. Они мило щебетали друг другу всяческие скабрезности, и англичанин предложил уединиться.
Язык его уже заплетался, и Эвальд решил — вот он, шанс. Он помог горе-кавалеру дотащиться до номера на третьем этаже, и тут кавалер вдруг ожил, начал позволять себе лишнее и случайно обнаружил, что Эвальд не совсем то, чем кажется. Иностранец впал в ступор. Он ждал чего угодно, но такой пассаж сбил его с толку.
— What is this? — спросил иностранец, глядя на бутафорский бюст.
— Surprise! — Эвальд жалко улыбнулся и бросился бежать.
Молодой человек, отмазавший Еву от чересчур бдительного швейцара, оказался навязчивым, но небезынтересным. Он был не тем, за кого себя выдавал. Эвальду даже почудилось, что незнакомец его караулил. Особенно подозрительными показались разные глаза спасителя — зеленый и голубой, которые он старательно прятал за цветными стеклами пенсне. Необходимо было выяснить, кто этот парень и чего хочет.
