Ознакомительная версия.
– Так уж и ничего?
Доктор улыбнулся и велеречиво изрек:
– Сильнейшие преодолевают осуждающие оценки. Мир создан так, что в нем всегда существовала иерархия сил. Повелевающие должны повелевать, подчиняющиеся – подчиняться. Так было всегда.
Егор молчал, размышляя над тем, есть ли у него шанс высвободиться, и поглядывал на железный шкаф у противоположной стены. В подобных шкафах обычно держали оружие.
– Знаете, юноша, – снова заговорил бывший лейб-медик, – меня не удивляет, что мы, немцы, победили всех прочих в великой войне. Мы не любим унывать. Кто сохранил и воспитал в себе крепкую волю вместе с широким умом, имеет более благоприятные шансы для возвышения. Кто может повелевать, находит таких, которые должны подчиняться.
Он подошел к железному столику, на котором были разложены шприцы, ампулы и хирургические инструменты – скальпели, пилы, карнцанги.
– Война унесла множество индивидов высшей породы. Но кто уцелел, тот силен, как черт.
– А как насчет морали? – поинтересовался Егор.
Доктор взял один шприц, подумал и положил его на место. Взял другой и задумчиво произнес:
– Мораль ограждала неудачников, приписывая каждому бесконечную ценность. Если предположить, что вера в эту мораль погибнет, то неудачники утратят свое утешение – и погибнут тоже. Тот, кто хочет властвовать, должен осознать фальшивость любой морали. Он должен сказать: мораль – это я!
Егор усмехнулся и сказал:
– Вислоухий властелин – над ослами господин.
Доктор посмотрел на него с удивлением.
– Вы читали «Заратустру»? – недоверчиво спросил он.
– Было дело, – ответил Егор. – Деление на господ и чернь – это старая песня, ей уже несколько тысяч лет.
– Это не просто деление на господ и чернь, – возразил Морель, – эта структура более сложная и развитая. Главная ее цель – рождение высшей культуры. А такая культура возможна только на широком основании крепко сплоченной посредственности.
Доктор вздохнул.
– Конечно, система эта не будет работать, пока мы не воспитаем в подчиненных расах определенные качества. Качества, способствующие раболепному служению и беспрекословному подчинению.
– И как вы намерены это сделать? – поинтересовался Волчок.
– Во-первых, нам поможет современное машинное производство, построенное на эксплуатации человека человеком. Во-вторых, неоценимую услугу окажет нам мораль рабов, которая воспитывает в человеке качества орудия. Такой моралью является христианство.
– В вашей «системе» есть противоречия, доктор. С одной стороны, вы признаете только силу и стремление к господству, приводящие к рождению новой расы людей, а с другой – ратуете за высшую духовность. Но ваш «сверхчеловек» оказывается просто могучим и лютым животным.
Доктор нахмурился. Было видно, что слова Егора ему не понравились. Однако он взял себя в руки и спокойно возразил:
– Моя «система» основана на стремлении вырваться из порочного круга ложных ценностей.
– Таких, например, как безусловная ценность человеческой души?
– Я устал с тобой спорить, слэв. Да мне, немцу, и не пристало это делать.
– Бракованному немцу, – поправил Егор, глядя на карие вкрапления на голубых радужках доктора.
Лицо доктора слегка потемнело, но он совладал с собой и невозмутимо проговорил:
– Возможно. Но все-таки немцу.
– Сколько бедолаг прошло через ваши руки, доктор? Скольких вы подвергли вивисекции, а потом убили?
– Я не считал, – улыбнулся Морель. – Но твой случай исключительный. Тебе предстоит долгий путь биоандроидной модификации. Я буду делать из тебя настоящего арийца.
Егор хмыкнул:
– Думаете, получится?
– Этого я не знаю. Но процесс будет мучительным. Мы будем модифицировать клетки твоего тела. А те, что умрут, заменим искусственными.
Егора осенило.
– Фридрих был вашим детищем, доктор? – спросил он.
– Оберштурмфюрер Граубергер? – Морель усмехнулся. – Да. Его создал я. Исходный материал был неплох, и все же мне пришлось здорово потрудиться, чтобы сделать из него настоящего арийца. Но я вправе гордиться своей работой.
– Гордиться? – Егор насмешливо прищурился. – Этот истукан даже не был человеком.
– Около пятнадцати процентов его тела мне удалось сохранить. Так что, Фридрих Граубергер был человеком.
– Ваш Фридрих был фарфоровым истуканом, куклой. И кстати, из него получились прекрасные черепки.
Лицо доктора Мореля осталось неподвижно, но словно покрылось серым налетом. Он разомкнул тусклые губы и сказал:
– Ты пытаешься вывести меня из себя, слэв?
– Из себя? – Егор усмехнулся. – Бесполезное занятие, вас там уже давно нет. Вы просто чучело, набитое полимерами и обтянутое хорошо выделанной кожей.
Морель нахмурился:
– Послушай меня, слэв. Фридрих был моим лучшим произведением, а ты уничтожил его. Испохабил и раскурочил своими грязными руками. Я выполню приказ штандартенфюрера Клосса и сделаю из тебя арийца, но я приложу все усилия, чтобы ты познал адскую боль. Представь себе, что ты будешь чувствовать, когда я стану вытягивать из тебя нервы и заменять их нановолокнами. Ты будешь молить меня о смерти, но я буду честно делать свою работу. До самого конца.
– Не перетрудитесь, доктор. Вам, наверное, лет сто, и вы можете рассыпаться от перенапряжения.
– Смешно. – Морель повернулся к Егору, держа в руке шприц с голубым мерцающим раствором. – Должен предупредить, сам укол не будет болезненным, но то, что последует за ним… – Доктор улыбнулся, обнажив белые искусственные зубы. – …Это будет больнее всего, что ты испытывал в жизни. Тебе покажется, будто я воткнул тебе в глазные яблоки раскаленные гвозди. Боль будет длиться минут пять, но потом пойдет на спад. Надеюсь, у тебя крепкое сердце, слэв, и ты не умрешь от сердечного приступа.
Егор облизнул распухшие, сухие губы и угрюмо пообещал:
– Я убью вас, доктор Морель.
Бывший лейб-медик усмехнулся:
– Каждый, кто оказывается на этой кушетке, говорит так. Но, как видишь, я еще жив. Через пару недель ты скажешь мне спасибо, слэв.
– Спасибо за то, что превратите меня в помесь Страшилы с Железным Дровосеком?
Морель усмехнулся:
– Похоже, ты до сих пор не понял, что тебя ждет. Никакого страха смерти, никаких болезней, никаких сомнений. Никакого уродства, никаких темных волос и никаких карих глаз. Ты уподобишься ангелу, слэв!
– Бесполому существу с крыльями? Спасибо, но мне и так хорошо.
– Посмотрим, что ты скажешь через неделю. Если, конечно, выживешь.
Ознакомительная версия.
