Пожалуй, если не сбегут, надо с ними расплатиться и отпустить. Для этого поискать у графа деньги. А может, и - документы, совсем бы было хорошо. Ребят отпустим, гостиницу оплатим, потом подумаем с Кугелем, как быть дальше.
Карету надо оставить. Куплю ее у ребят. А почем? Понятия не имею, что сколько стоит. Деньги! Без них никак. Вот будет номер, если в комнате у графа ничего не окажется. Все носил с собой! Гуляй, рванина, то бишь, полиция - два борща и восемь ложек! А если в комнате у Монтихо - много? Взбредет ребятам в голову меня сейчас грохнуть? Да ну, мараться - нищий барон, у меня и взять-то здесь нечего, кроме простыней. И те чужие.
Кугель перезарядил пистолет, переставил кресло к двери - в нем ночует. Хороший старик, уже спит... Пусть. Шоферы придут!, ага. Нафиг я им сдался - после всего. Толку-то с меня в их пригороде. Пусть богатых возят. Видели же - нищий барон, тощий, горит, наверно, плохо...
Барон! Не барон, а - маркиз, жаль, как зовут - не запомнил. Пох. Как и граф - пох. Учишь, учишь самоназвание, последнюю мозгу напрягаешь, а документов-то - нет! Раньше, если что, хоть Монтихо мог поручиться: - Реальный граф, век воли не видать, падлой буду! А теперь? Что за чертовщина вокруг меня творится? Голова пухнет. Мне же пятнадцать только через три месяца, что - я не понимаю, что дурак? Понимаю. Не знаешь что делать - не делай ничего. Все. Сплю... Сплю...
- Мы поклялись, брат.
- Ты хочешь сказать, что мы скованы клятвой? Но того, кто ее принял, больше нет. Узы разорваны.
- Да, цепь распалась, отныне мы каждый сам по себе. Но - клятва, брат?!
- Пусть каждый посмотрит внутрь себя. И каждый ответит сам за себя перед лицом господа.
- Пусть будет так, братья...
Завтракал в одиночку за столом, как последний аристократ. Опустевшее место напротив навело на мысль, что графа же еще похоронить надо. Как раз между салатом и яичницей. Поковыряв салат, сложил оружие. От яичницы отказался. Не пошло. Кофе пил без всякого удовольствия.
С телом надо разобраться. Испанцы не поймут, если я, задрав хвост, спокойно покину город, предоставив Монтихо заботам парижской полиции. Все-таки, графу я обязан жизнью. Не будь его принципов - лежал бы с пулей в спине. Вряд ли она столь же непробиваемая, как мой череп, а пистолет осечки в этот раз не дал. Неудобно спрашивать, какие у испанцев обычаи, но попытаюсь. Семейный склеп? Сразу говорю - везти отказываюсь. Богатенькие, пусть в Париж экспедицию отправляют, раскапывают, как-нибудь маринуют, и, заткнув носы, следуют до избранного места.
А все остальное, что положено, я должен сделать. Найти место на кладбище, организовать священника, присмотр за могилой, сообщить координаты безутешным. Это - да, это за мной.
Еще вчера, буквально вот здесь - сидел, жевал. А теперь не сидит, не жует.
Они стояли передо мной - Гонсало, Гильермо, Хуан. Спокойные волевые лица, чуточку усталые. Но - спокойные. Переводя взгляд с одного на другого, получал уверенный взгляд в ответ. Покинув кресло, в котором угнездился к началу разговора (так получилось) - прошелся перед ними туда-сюда, словно командир перед шеренгой бойцов. Слегка прищуренные глаза следили за каждым моим движением. Я не чувствовал потаенной насмешки над моей молодостью и неопытностью, столь естественной для сильных взрослых людей, стоящих почти на вытяжку перед разгуливающим перед их строем мальчишкой. Не было ощущения скрытого панибратства - ну, давай, давай! Они ждали решения командира. Своего сеньора. Ждали, чтобы оценить его. Ждали команды, которую собираются выполнить. Выполнить, а не обсуждать!
У двери, наблюдая, прислонился Кугель. По его лицу ничего невозможно понять.
По правде говоря, меня это несколько ошеломило. Еще мягко сказано. Ожидал... Если не панибратства, то более простого отношения. Без церемоний. Поговорили, обсудили, поделили деньги и разошлись. Кто они мне? Я четко делил нашу временную группу удалых путешественников на две части. Я и Кугель, нас двое. А так же - пятеро испанцев, теперь четверо. Главный надсмотрщик и конвоиры. Месячное знакомство не сделало нас друзьями, даже приятелями мы не стали, дистанция постоянно сохранялась. Cовместное участие в стычках особо не повлияло. Пепе был ранен, поэтому с ним возился. Гонсало? Вообще никак, не было времени подумать. С трудом отогнав ненужные сейчас мысли, со скрипом подбирая слова, начал.
- Сеньоры... Граф Монтихо погиб. Я беру на себя организацию его похорон. Как вы знаете, я был ранен, частично утратил память, кроме того - я очень молод, сеньоры, опыта у меня нет. Надеюсь на вашу помощь. Граф был одним из нас и погиб с оружием в руках. Я считаю - это наш долг. Мой долг, сеньоры! У графа остались незавершенные дела в Париже... Финансовые обязательства. Счета за проживание в гостинице должны быть оплачены, это долг чести. Мне неизвестны прочие долги графа Монтихо, но с вашей помощью я надеюсь это установить. Возможно, еще надо оплатить лечение Пепе. И, наконец, долг перед вами, сеньоры. Сообщите мне сумму, которую граф обязался выплатить каждому из вас по приезду в Мадрид. Все эти долги я принимаю на себя.
Молчат, слушают. Нет контакта.
Может, попробовать не таким деревянным языком?
- Сеньоры! Денег у меня нет. Я вынужден открыть сундук графа. Если деньги найдутся, долг графа Монтихо перед вами я погашу сразу. После этого каждый может считать себя свободным, вы вольны разойтись. Я освобождаю вас от обязательств по отношению ко мне.
Нет, так не пойдет. Театр теней. Хочется крикнуть: Ау-у!!! как заблудившемуся в лесу. Может, хоть кто-то отзовется.
Само собой, они для меня не на одно лицо. Просто я их так воспринимаю - испанцы! Безличностно. Массой. И так обращаюсь. А в обращении с массами я не силен.
Гонсало. Резок, импульсивен, не понимаю - на чем держится его авторитет в группе? Физически самый сильный - Гильермо, он же кажется наиболее подготовленным боевиком. Гонсало дружелюбен, с таким открытым, часто улыбающимся лицом его трудно воспринимать как врага. Как и Пепе, но тот, скорее - деревенский увалень, простак. Не дурак, но подлости от него не ждешь совершенно. Хуан - любимец женщин. Единственный, кто возит с собой гитару. Пару раз демонстрировал нам мастерское владение инструментом. Не ожидал услышать что-то, превосходящее привычные три аккорда, все-таки - средневековье, примитив. Стоящую музыку пока не написали. Те чудесные вещи, которые играет Хуан... Не знаю, неужели это - пропало, растворилось во времени, не дошло до нас? Он - гений! И дурак, если плюет на все, бегая со шпагой по дорогам. Голос у Хуана неважный, хриплый - не годится для тонких, нежных, искрящихся переборов, возникающих под его пальцами. Лучше всех поет Гонсало. А Пепе - единственный кудряш. Не получается. Не могу их разделить - смешиваются, мысль перескакивает с одного на другого.
