Тот заорал, стал лягаться и хлестать своим прутиком:
— Отпусти, урод! Отпусти!
Пару раз мне прилетело вполне ощутимо, а прут так вообще больно хлестнул по глазам, но пацан оставался пацаном — наши силы были неравными. Я навалился сверху, прижимая его к земле, перехватил тонкие руки.
— На хрен ты мне не сдался, — прорычал я, отнимая свою сумку.
Вот же зараза, срезал лезвием… Лезвием?!
Едва до меня дошло, как я изо всех сил метнулся прочь, отталкиваясь всеми конечностями. Мне удалось отпрыгнуть от пацана прежде, чем что-то блеснуло в его руке — он едва не полоснул мне по лицу.
Перекатившись, я сел и, не сводя взгляда с мальчишки, стал спокойно сдвигаться назад, к Эвелине, которая так и лежала под осыпавшимся цоколем.
Пацан сел, утирая слёзы и сопли грязным рукавом, и явно не собирался убегать. В его руке серебрился короткий обломок ножа без рукояти. Прутик мальчишка тоже так и не отпустил.
— Ты урод! Отдай… — он хлюпнул носом, глядя на сумку в моих руках.
— Ага, щаззз, — огрызнулся я, — А ключи не надо от квартиры?
— Какой? — пацан даже перестал хныкать.
Ушибленная спина нещадно просила прилечь и помереть прямо здесь, на каменной брусчатке. Мне приходилось пристально следить за пацаном, поэтому, когда моя рука задела тяжёлый железный предмет, я даже не сразу понял, что это.
Это оказался пистолет, выпавший во всей неразберихе. Я по-хозяйски засунул его обратно за пояс.
— Это ж оружие раков, — удивлённо прошептал мальчишка, но я не ответил.
Мальчуган с обидой наблюдал, как я подполз к Эвелине и стал ощупывать её голову. Пусть мы и саданулись с небольшой высоты, но, как я и подозревал, девушке досталось нехило.
Заметив кровь в её волосах и нащупав серьёзную рану, я сунул пальцы в сумку, нашёл коробку с «вытяжкой» тхэлуса и нэриума. Там ещё оставался приличный запас, но я отломил пол таблетки, раскрошил в руках и стал втирать Эвелине в рану. Другую половинку втиснул ей под язык.
— Вытяжка! — от меня не укрылось, как загорелись глаза у пацана.
Он явно думал, что я отвлёкся, и прыгнул к нам, вытянув руки за сумкой… чтобы со всего маху животом наткнуться на выставленный мной посох.
— А-а-а! Урод! Лунная гниль! — согнувшись на брусчатке, пацан не сдержался и теперь зарыдал вовсю.
Он ругался сначала на меня, потом на Бороду, потом на какого-то Огрызка. Когда же он в конце просто стал повторять: «мама, мама, мама…», я со вздохом понял, что мальчишеские слёзы всё-таки меня тронули.
Тем более, с его волос на мостовую уже натекло немного крови — камень-то я бросил со всей силы. Ему повезло, что рука у Василия ещё не набита достаточно, и снаряд вскользь прошёл. Так бы и некому тут было хныкать…
— Не ной, — буркнул я, — Тебе «вытяжка» нужна, что ли?
Пацан резко вскинул голову, с ненавистью разглядывая меня. Он больше не плакал, хотя в глазах и застыла влага.
Не верь, не бойся, не проси… Уже тысячи лет этому принципу жизни в обществе, где нет морали и главенствует только сила.
Понимая, что мальчишка ничего не скажет, я вытащил таблетку, чуть-чуть откусил себе, проглотил, и кинул ему.
— Вотри в рану, — хмуро сказал я, снова поднимая Эвелину.
Но пацан меня опять удивил. Он подскочил, схватив «вытяжку», откусил, разжевал, и, задрав грязную штанину, стал втирать слюну в ногу. Ту самую, которую он всё время похлёстывал прутиком.
— В голову же, — растерянно сказал я, показывая на кровь.
— К ссаной луне её, эту голову! Заживёт… — чуть ли не задыхаясь от волнения, ответил пацан.
Я не знаю, что случилось с его ногой когда-то, но на коленке у него красовались уродливые шрамы. То ли клинком рубили, то ли ещё чем.
Да уж, не пообтёрся я ещё в этом мире. Ведь эта мелочь, целительная «вытяжка», для кого-то обыденная вещь, а для кого-то — целое сокровище.
Пацан сунул оставшийся кусочек лекарства за пазуху, пару раз хлестнул прутиком по ноге. Поморщился, но потом расплылся в улыбке.
— Больно, — довольно сказал он.
— Давно б к целителю сходил…
Ответный взгляд говорил о том, что я ляпнул полную глупость.
— Кому мы нужны, мусорщики? — огрызнулся он, снова спуская штанину.
Убедившись, что рана Эвелины уже не кровит, я попытался пристроить сумку. Пришлось изловчиться, подвязывая ремень за петли штанов, а пацан же на всё это смотрел, поджав губы — что-то ему явно не нравилось в моих действиях.
Как назло, интуиция стала легонько покручивать меня за яйца, намекая, что надо их отсюда поскорее уносить. Время явно поджимало.
— Меченку не дашь? — деловито осведомился малолетний наглец.
— Ну ты и борзый, — возмутился я, — Вытяжки мало?
— А я тогда не скажу… — он оглянулся назад, посмотрел в сторону широкого канала, разделяющего половины города.
— Чего не скажешь?
— А что в Каменный Дар через старые катакомбы можно попасть… — вырвалось у пацана, и он тут же захлопнул себе рот, — Ой, блин!
Вот только я не поверил его актёрской игре. Уж больно картинно он оговорился…
— О-о-ох, — донеслось от Эвелины.
Я сразу же присел к ней.
— Идти сможешь?
Очнувшаяся чернолунница поморщилась, коснувшись лба, и покачала головой. Пришлось помочь ей подняться.
— Ладно, тут немного осталось, — сказал я, закинув её руку себе на плечо и рывком подняв девушку, — Ща, в канал спустимся…
— Канал… — повторила Эвелина, — Канал? Какой… — она замолчала и уставилась на посох, который я сунул ей в руки.
— Да, да, — пацан отскочил к стенке дома, прижавшись к каменному выступу, стал тыкать пальцем, — Туда вам, в Каменный Дар!
Я прищурился, рассматривая малолетнего прохвоста, уж больно мне не нравилось его поведение. Но мальчишка стоял, не пытаясь даже за нами идти.
— Шлёпни меня Незримая, — бурчала под нос Эвелина, едва переставляя ноги и пытаясь опираться на посох, — Всё гудит…
Я ей не завидовал. Мало того, что по голове получила не раз, так перед этим ещё здорово набралась в таверне. Судя по зелёному лицу, у неё и в желудке творилась лютая хрень.
Оставалось пройти ещё пару домов, и мы выйдем на каменную набережную. А там наверняка должна быть где-нибудь лестница, чтоб спуститься в этот канал.
— Что, и меченку не будешь просить? — бросил я за спину притихшему пацану.
Тот помотал головой, пристально глядя на меня. На лбу у наглеца выступила испарина.
— Точно нам в канал надо? — ещё раз спросил я, проверяя свою догадку.
Губы сопляка запрыгали, он шмыгнул носом и неуверенно кивнул.
— Канал, — всё повторяла Эвелина, — Ущипни меня Незримая…
Я сбавил шаг. Ещё чуть-чуть, и выйду на открытое пространство.
Неожиданно на меня нахлынуло острое ощущение, что впереди я могу умереть. Давно меня не посещало это чувство… Жжёный псарь, а ведь впереди зона обстрела!
— Стой, — вдруг донеслось от мальчишки, — Стой, чернолунник.
С облегчением выдохнув, я вернулся обратно, таща за собой Эвелину. Меня радовало две вещи: что интуиция не подвела, и стала ещё острее, и что в этом пацане осталась что-то человеческое.
— Ну, толчковый пёс, рассказывай, — я усадил Эвелину на землю и присел рядом с притихшим пацаном.
Тот сполз по стене, уткнулся лицом в коленки и всё-таки разревелся. Его пальцы разжались, и обломанное лезвие ножа выпало, со звоном стукнуло о камни.
Успокаивать я его не стал, настороженно оглядываясь. Слёзы, это конечно, очень трогательно, но задерживаться здесь нам было нельзя.
— Меня б там убили, так? — я махнул головой в сторону.
Не поднимая головы, пацан кивнул.
— А ты потом хотел сумку срезать с трупа и убежать, так?
Снова кивок.
Теперь-то мне стало понятно, почему ему не понравилось, как я подвязал сумку. Срезать лишние узлы — это лишние движения, а значит больше шансов поймать пулю.
— Незримая коснулась твоего сердца, малыш… — с глупой улыбкой сказала Эвелина, и вдруг выругалась, словно очнулась, — Чёрную Луну мне в Пробоину! Нам нельзя в канал!
