цвет рыба «нагуливает», благодаря насекомым, что водятся лишь у берегов Шейны. Возможно, именно поэтому гворны из Скаллена до сих пор не запустили в Шейну свои паровые «утюги», опасаясь, что они могут погубить и стерлядь, и осетра. А рыбу гворны очень любили. Особенно, копченную на ольховых плашках, да под светлое пиво, столько любимое гворнами. Впрочем, под темное тоже неплохо. А самые укоренелые патриоты шейнинской рыбы уверяли, что войны между ракшасами и людьми были не из-за жизненного пространства, а из-за стерляди, которой демоны не хотели делиться ни с орками, ни с фолками. К тому же, ракшасы ловили рыбу не с помощью сетей, а по другому — перегораживали реку ёзами — деревянными клетями, в которые рыба могла войти, но не выйти, а сами сверху вычерпывали ее огромными сачками. Чем уж фолкам не нравился такой метод ловли, сегодня сказать сложно. Может, не нравилось, что ракшасы рубят леса, оставляют деревянные клети гнить на речном дне? Все-таки, тысяча лет прошло, но на дне Шейны, до сих пор стоят не сгнившие до конца остатки клетей.
Вряд ли нынешние рыбаки слышали о спорах, что вели ученые гворны и фолки. Зачем им это? Они просто ловили рыбу, сами ее ели, и продавали. А уж лодки у них были самые разные, так что, Дануту с Бучем отыскать нужную труда не составило. Опять-таки, покупателей рыбы из Скаллена уже давно не было, а векши в хозяйстве нужны.
Лодку сторговали быстро. Хозяин, старый рыбак, уже не ходивший ловить рыбу, зато имевший четырехвесельный ял, с косым парусом, поначалу просил за него десять векшей, а Данут давал пять. Сошлись-таки на семи, зато старик добавил два двухведерных анкерка. Зачем они понадобились покупателям посреди пресной воды, довольный хозяин не спрашивал, а Данут с Бучем не стали объяснять, что они направляются в море, где может случиться всякое, а пресной воды много не бывает.
Только оказавшись в яле и, распустив парус, чтобы поймать попутный ветер, Данут осознал, как он соскучился по воде и по парусам! И, пусть река Шейна — это тебе не море Вотрон, и нет тут соленых брызг, перемешанных с ветром, но все равно, здорово!
Ял был хорош. Данута даже начали мучить угрызения совести, что он выторговал у старого рыбака целых три векши. Но вспомнив, что на семь векшей старик сможет прожить года два, успокоился.
— Вотрон осилим? — поинтересовался Буч, сидевший на руле.
Вместо ответа Данут пожал плечами. Самое интересное, что его наставник, по сравнению с ним, не имел опыта плавания на таких судах. Все-таки, ял больше напоминал коч, нежели галеру орков. А с морем — это как повезет. Вообще, два опытных морехода, хаживавших по Вотрону не раз, и не два, доведут такой ял до моря, а из моря до Тангейна. Ну, ежели их не утопят по дороге, ежели течение не вынесет в открытое море, где лодке с парусом придется болтаться невесть сколько времени, ежели не налетит шторм… В общем, набирается столько «если» и «ежели», что лучше о них не думать. Ну, а думать надо было раньше.
Старый орк, придерживая рулевое весло, вдруг запел:
— Есть на Шейне утёс, диким мохом оброс,
Он с вершины до самого края.
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
Буч пел хорошо поставленным басом так красиво, что Данут, поначалу опасавшийся, что его пение донесется до чужих ушей, плюнул на предосторожности и начал слушать.
— Там могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает.
До залива, на котором стоит Тангейн, рукой подать. По течению, да при попутном ветре до устья Шейны полдня пути, а там, выйдя в море, развернуться и оказаться у стен города — еще часа три — четыре.
Конечно же, гладко не будет. И, словно в подтверждение, от правого берега, поросшего лесом, наперерез ялу ринулся баркас. Если поначалу воспитанник и наставник еще могли думать, что на нем мирные рыбаки, но увесистый камень, выпущенный из аркебуза, попавший в мачту, развеял их сомнения. То, что баркас — это хорошо, не будет слишком нависать над ялом. Но то, что в нем сидит человек десять — это плохо, для двоих многовато. Лук слегка уравняет силы, но…
Баркас норовил прижать ял к берегу, но кормчий на нем был не очень опытный и, переложил рулевое весло круче, чем нужно. Ему бы зайти впритирку, а так, баркас ушел влево, на мелководье и, пока его матросы матерились и выгребали, разворачивая судно, легкая лодка под парусом ушла вперед.
Но ялу не тягаться с баркасом в скорости. У того восемь весел, да парус. Догнать суденышко — дело времени.
— Лук бери! — приказал Буч воспитаннику, а сам, ухватив галс, обмотал его вокруг изувеченной руки, оставив здоровую на кормовом весле.
Данут с сомнением посмотрел на старика — сумеет ли тот управится и с парусом, и с рулем? Впрочем, хуже уже все равно не будет!
Расстояние между баркасом и ялом стремительно сокращалось. Четыреста ярдов, триста, двести… Уже видны лица гребцов. Кажется, одно знакомо! Ба, так это же их недавний пленник, «звонарь»! Когда ж он успел? Хотя, какая разница?
Кажется, лук и стрела сами прыгнули в руки, правая оттянула тетиву до уха — и, рулевой баркаса опрокинулся набок со стрелой в горле, но баркас ни хода не сбавил, ни сбился с курса, хотя и начал вилять. Так, кто там опять наводит аркебуз? Этак ведь и в спину старика могут попасть! Нет, со стрелой в глазу попасть не сумеет… Ага, вот какой-то смельчак отодвинул кормчего, занял его место. Выстрел — и, вместо смельчака появился еще один мертвец!
Похоже, на баркасе начали понимать, что ял, выглядевший легкой добычей, таковой не является. Место рулевого теперь пустовало — боялись! Гребцы, безо всякой команды, принялись сушить весла не в лад, из-за чего ход начал сбиваться.
Данут вскинул лук, прицелился, выбирая новую жертву и, тут он встретился взглядом с недавним пленником. «Звонарь», бросив рукоятку весла и, словно карась, выскакивающий из воды в погоне за стрекозой, взлетел со своего места и, сиганул за борт.
Окончательно запаниковавшие гребцы побросали весла, и баркас лег в дрейф.
— Может, на баркас перейдем? — предложил Буч, умудрявшийся следить за ходом боя и, сохранять при этом хладнокровие и прямую спину, прекрасно зная, что в нее могут
