это займёт, прежде чем они достигнут края, когда даже эта цивилизация не смогла справиться с этой задачей? К тому моменту к Гранта просто закончатся запасы. Это уже не говоря, что у них самих запасов было на два месяца.
Зигфрид смотрел туда, где исчезла капсула, скрипя зубами. Долой разногласия и обиды, он знал, что даже при вражде внутри группы Грант строго бы следовал принципу «своих не бросать». Как следовал бы и инструкциям, которые на подобные ситуации тоже существовали, не сулившие ему ничего хорошего, а именно…
— Грог.
— Да?
— Разворачиваемся, — глухо произнёс он.
— Оставляем преследование? — спокойно спросил Грог.
— Мы всё равно не сможем догнать капсулу, и у нас не хватит припасов тогда вернуться.
Зигфрид издал протяжный вздох. Всё внутри требовало продолжить бессмысленное преследование, однако он понимал, что теперь это уже было бесполезно. Надо спасать тех, кто ещё имел на это шансы.
— Разворачиваемся. Бери курс на Тринианское государство.
Им предстояло принести домой плохую новость, и это угнетало Зигфрида ещё больше.
* * *
Я приходил в себя и отключался несколько раз подряд и не знаю, сколько провёл в бессознательном состоянии. Но где-то на четвёртый раз организм перестал проваливаться во тьму, наконец позволив мне осознать одну неприятную вещь.
Меня выстрелило в открытый космос, где на пути не было ничего.
— Вот хрень… — пробормотал я, пытаясь встать, но активная броня не отзывалась. — Тень? Тень, ты здесь?
И тут тишина. Видимо, он ещё не пришёл в себя после использования своей формы. И быть честным, в этот момент я почувствовал одиночество. Даже Тень, эта еретическая тварь разбавила бы немного ситуацию, которая выглядел безнадёжной, а так я остался совершенно один.
С пятой попытки мне удалось вернуть в движение левую руку и через час мучений открепить часть пластин на груди, после чего дело пошло легче, и я смог выбраться из своего саркофага. И первым делом тут же прильнул к стеклу единственной двери спасательной капсулы.
Снаружи меня встретила абсолютная тьма, где не было видно даже газового облака. Непроглядная неприветливая тьма Альта Семиты.
— Прилетели… — пробормотал я и обернулся к аппаратуре в капсуле, где меня приветствовала не менее безрадостная картина.
Спастись-то я спасся, но выпущенные вслед пули разнесли внутри всю наружную аппаратуру, которая была встроена в стенки. А среди неё, что самое важное, была и радиостанция, совмещавшая с собой маяк, который должен был подавать сигнал бедствия.
— Да чтоб вас… — пробормотал и принялся рыться в отсеке, ища ящик инструментов, что был обязательной частью любой спасательной капсулы.
Нашёл его буквально через пару минут и принялся выкручивать маяк. Нет маяка — нет меня, всё достаточно просто. Меня не найдут, не поймут, что я в принципе жив. Однако, когда я выковырял рацию из обшивки, понял, что чинить там попросту нечего. Она была разорвана снарядом, внутри всё превратилось в труху. Будь у меня паяльник и запасные детали, я бы смог что-то сделать, а тут от платы остался лишь одна треть, а всё остальное осталось в корпусе.
А у меня же нет и в активной броне рации или маячка.
— Свезло… — пробормотал я, бросив её на пол.
Помимо рации они разнесли и один-единственный экран, который показывал, что происходит снаружи. При этом центральный компьютер, что отвечал за управление и поиск места для посадки капсулы, был цел. Но он-то и не сильно мог помочь мне, так как я летел в сторону, где не было ничего кроме пустоты. Я это понимал настолько же отчётливо, как и то, что Зигфрид и Грог не смогут меня догнать, а если и будут искать, то без маячка или сигнала бедствия просто не найдут.
Здесь ещё были запасы еды, которых для одного человека хватит на месяц, и лазерный пистолет, у которого отсутствовал половина корпуса после шальной пули, но это было таким себе успокоением.
Я сел на одно из сидений и откинулся на спинку, глядя в потолок. Теперь мне оставалось просто лететь и ждать, когда я помру с голоду, едва закончатся припасы. И чем дольше я сидел, тем больше погружался в неприятные мысли, единственное, что осталось со мной, где тоска и депрессивное состояние впервые обняли меня с нежностью, заставляя погрузиться в пучину бессилия и злости на весь мир.
Я чувствовал опустошение. Чувствовал бессилие и боль от осознания безвыходности ситуации. В первый раз в жизни я чувствовал абсолютное желание просто сложить руки и дожидаться своего конца, которое опутывало меня с той же скоростью, с которой я терял надежду.
Я так и остался сидеть, пялясь в потолок. Бессмысленно дёргаться теперь. Я приговорён к медленной смерти, и всё что оставалось — оттягивать её до последнего, пока всё не будет кончено.
Время лишь усугубляло моё состояние апатии, в которое я погружался всё сильнее и сильнее. Навалившееся за последнее время, включая новости о моей матери лишали вообще каких-либо сил. Становилось горько, что я помру вот так, как какое-то запертое в коробке насекомое без какой-либо возможности сопротивляться. Помру, так и не узнав, стоило ли это всё того или нет.
Не думал, что скажу когда-нибудь это, но я бы хотел взглянуть напоследок на Катэрию с её пугающей двойней, которую я породил. Увидеть, годен был ли я вообще на хоть что-то, кроме убийств и разрушения. Может ли вообще такой человек, как я, быть на что-то способен, кроме как убивать. А ещё увидеть свою мать и услышать её голос…
Но я не увижу. У меня её тоже отобрали. Отобрали ради какой-то надежды, что что-то вдруг в мире изменится.
Мои мысли раз за разом возвращались к моей матери. Они крутились вокруг неё и того, что произошло и во что по итогу это вылилось. Теперь я понимал, почему отступники разочаровывались в Империи. Прочувствовал это на себе. Зачем бороться за тех, кому плевать на тебя и дорогое твоему сердцу, когда можно бороться за себя. Возможно, Тень был в какой-то мере прав насчёт всего этого, я боролся ради человечества, но демоны оказались не самым худшим врагом человечества.
Одиночество и отсутствие каких-либо дел порождает много свободного времени, за которое ты успеваешь обдумать очень многое. Оттого мне просто некуда было спрятаться от вездесущих мыслей про случившееся: инквизицию и мою мать.
Если ты подумал раз об этом, то отмахнёшься или попытаешься
