казак. Горохов не видит его глаз, но всё понимает по голосу.
– Слышь, мужик, а ты кто?
В голосе подростка слышится наглость, граничащая с угрозой. Наглость человека, которого тревожат на той территории, которую он считает своей.
– А ты чего, ещё не понял? – так же холодно отвечает ему уполномоченный. – Давай отойдём?
Парень идёт с ним, пытается в полутьме вечера разгадать, кто это, и наконец догадывается:
– Андрей, ты, что ли?
– Неужели следопыт, сын пустыни, понял, кто перед ним, – язвит уполномоченный, но маски не снимает.
– На хрена ты меня при всех позоришь? – бубнит Дмитрий.
– Это каким образом я тебя позорю? – интересуется Горохов, остановившись с парнем за большой машиной, чтобы никто из дружков и подруг парня их не видел.
– Пришёл за мной, как папаша за сынком, да ещё Митяем называешь.
– Митяем? – уточняет Андрей Николаевич. – А что в этом плохого?
– Дебильное имя, – поясняет молодой человек.
– А не дебильное какое?
– Димон – норм, – объясняет Митяй.
– В степи так никто не говорит, а уж у казаков тем более. Там либо Дима, либо Дмитрий, но чаще Митяй; если ты собрался кочевать с родственниками, так привыкай.
Димка помолчал и наконец спросил:
– Ну ладно… Чего ты меня искал? Ключей, что ли, от дома нет?
Глава 28
– Наталья как? – это был главный вопрос, который сейчас интересовал Андрея Николаевича.
– Она в больнице, – сразу огорошил его подросток.
– В какой больнице? – у уполномоченного похолодело сердце.
– Ну, ходила к врачу к своему, а он сказал ей, что ей надо лечь в больницу на хранение. Она пришла, собрала вещи и ушла.
– А что с нею? – Горохов продолжал волноваться. – Она не сказала?
– Нет… Да не помню я, пришла и сказала: чтобы плод сохранить, доктор сказал полежать у него в больнице немного под наблюдением. Сказала, если ты позвонишь, чтобы тебе сказать, что ничего страшного, – объяснял парень. Говорил он нехотя, на «отвяжись», словно всё это его мало касалось.
А вот Горохова это сильно волновало, а манера подростка говорить с ним его сильно, очень сильно сейчас раздражала. Уполномоченный говорил сквозь зубы, и уже от одного тона Димки у Андрея Николаевича возникало желание взять его за шкирку и как следует встряхнуть… И это как минимум.
– Когда она легла в больницу?
– Дня три назад, – вспоминал подросток. – Ну да, три дня…
– Ты с тех пор был у неё? – зло спрашивает Горохов.
– Нет… А нафиг я ей там нужен?
– Дебил! – выдохнул уполномоченный. Теперь он говорил едва сдерживаясь. – Хотя бы пришёл, спросил, не нужно ли чего. Недоумок!
И тут Митяй и через респиратор уловил настроение Горохова и уже отвечал более мягко и как бы оправдываясь:
– Если бы ей что-то было нужно, она бы позвонила.
– А просто сходить, узнать, как здоровье? – уполномоченный брал себя в руки. Успокаивался. Но это только внешне, внутри его всё ещё обжигал огонь злости. – Она тебя кормила, стирала твоё шмотьё, убирала за тобой, а ты даже не можешь зайти и узнать, что с нею? На пять минут, на пять минут! Всё равно в школу почти не ходишь, что, пяти минут не мог найти?
– Да не любит она меня, нафиг я ей там нужен, – огрызнулся Митяй, – ей без меня там лучше.
– Откуда ты знаешь? Дурак!
И тут подросток вдруг говорит:
– Это хорошо, что она в больнице. А то к тебе приходили… А она бы волновалась, а ей нельзя, ей врач запретил волноваться…
– Приходили? – тут же раздражение Горохова сменилось на настороженность и беспокойство за Наталью, никто и никогда к нему приходить был не должен. Поэтому он стал ещё больше злиться. – Кто ещё ко мне приходил?
– Четверо, – сразу ответил парень. – Нашу дверь открыли своим ключом. Я сначала думал, ты им ключи дал или Наташа за вещами прислала кого. А эти… Вошли, у самих пистолеты и автоматики маленькие в руках. В комнаты стали заглядывать… Ну, так, выглядывать из-за угла осторожно. Увидали нас с братом и спрашивают: «Где Горохов?». А сам на меня, на нас ствол навёл.
«Где Горохов?».
На уполномоченного тут вдруг напало какое-то оцепенение. Он всё мог понять, но вот это вот… Андрей Николаевич просто недоумевал. Годы, проведённые в опасных местах с опасными людьми и существами, приучили к его к мысли, что с ним может случиться всякое. Всякое… Но он всегда считал, что где-то там, в большом городе, у него есть место, где никто ему угрожать не посмеет. Никто хотя бы потому, что он уважаемый член влиятельной организации. Тем более не посмеет угрожать его близким. Наставлять на них оружие в его доме. Но нет, оказалось, что у него нет безопасного тыла и что его людям кто-то может угрожать…
«А если бы там была Наталья, которой доктор запретил волноваться? Уроды… Такие же, как и те, кого мне приходилось вылавливать по степи! Ничего святого… Ничего…».
Это продлившееся несколько секунд оцепенение уже отпустило его, и первое, что он спросил, было:
– Но Наталья к тому времени была уже в больнице?
– Да, – отвечал Митяй. – Она в больницу собралась три дня назад, а эти вчера приходили, часа в три утра. Мы ещё в школу не ушли.
Горохов чувствовал, как вся его глупая злоба, всё раздражение на парня, вся злость тают в нём, уходят из него, уступая место холодной, рассудительной ярости. И он стал выяснять подробности визита этих людей:
– Значит, они дверь открыли сами?
– Да, мы сидели на кухне, ели, – начал Митяй. – И вдруг слышим, ключ в двери, в замке шебуршит, я Тимке говорю: Наталья вернулась, он пошёл её встретить, а на пороге кухни уже мужик какой-то, респиратор не снял, в пыльнике, но я сразу понял, что это не ты, он толстый был, плотный. И он на нас автоматик свой направил и палец поднял: тихо.
– Чтобы не шумели, – понял Горохов.
– Да, а там в коридоре ещё мужики, все с оружием, быстро проскочили в комнаты, а там же больше никого, и один из них пришёл на кухню и увёл Тимку в другую комнату, а другой мужик стал у меня спрашивать, где ты есть. Сначала где ты есть, а потом где Наталья.
– Понятно, они развели вас по комнатам и стали спрашивать, где я есть. Что ты сказал про меня? – Горохов хотел знать всё о визите этих людей к себе домой.
– А что я мог сказать… Сказал, что ты в командировке, – объяснял подросток. – А что я ещё мог им сказать?
– А про Наталью? – это сейчас
