Зазвучал сухой треск первых очередей. Греки оказались крепкими профессионалами, и самолеты у них были отличные. Не уступая «бешке» в скорости, они и в вооружении, похоже, не уступали тоже. Но времени на рефлексии уже не было. Главное, не обороняться, а нападать, иначе сразу же сомнут. Это главное, чему он научился в прошлую войну.
Моня почувствовал, как приходит азарт, боевое безумие. Он знал это состояние и не боялся его. Напротив, любил это странное чувство, когда кровь кипит, и ты ощущаешь себя всемогущим, непобедимым бойцом, как какой-нибудь Самсон или юный Давид, но голова при этом ясна необычайно, сознание холодно, как льды заоблачных вершин, и мозг работает, как арифмометр, только быстрее. Гораздо быстрее. «Понеслось», – подумал он по-русски, и бой захватил его.
Им удавалось держать инициативу в своих руках, и один за другим валились вниз, в море – Эгейское или Средиземное, это было уже все равно и для тех, кто падал, и для тех, кто их туда ронял – вражеские истребители. Вспыхнул и один турецкий самолет. Собачья свалка крутилась, не оставляя ни времени, ни сил ни на что, кроме боя.
Драться парами. Не позволять противнику расколоть пару – это было второе правило, которое Зильбер вколачивал в головы своих ребят. Рядом с ним крутился в бешеной круговерти Стефан. Отбиваясь от греков, он старался помочь Моне, чем мог, наносил удар за ударом, но при этом шел как приклеенный точно за ним. Но и противник почему-то с особым остервенением бросался сегодня именно на его ведомого. Хваткие ребята попались им на этот раз. Опасение, что им удастся оттянуть Стефана в сторону, расколоть пару, пробивалось даже сквозь опьянение схваткой. Он поймал в прицел верткую тень и ударил в упор по «немцу», на борту которого нарисован был волк с разинутой пастью. Истребитель свалился вниз так резко, что Моня даже не успел понять, куда он попал. Но времени на размышления не было. Бой набрал максимально возможные обороты. Они уже не сражались даже, а резали друг друга в пьяном остервенении, как резались турки и греки, турки и болгары, турки и сербы на протяжении многих веков.
Моня успел развернуться навстречу другому греку, одновременно увидеть, как вспыхивает и уходит вниз самолет Стефана, успел заорать и нажать на гашетки, но… пулеметы его молчали, и, значит, время его вышло. И его время тоже.
Он услыхал, как раздается сухой треск выстрелов, совсем близко – сзади. Мотор сделал несколько неровных рывков, и винт остановился. И тогда пришло спокойствие. «Почему ты улыбаешься, когда тебя ругают?» – спрашивала его мама. Своим спокойствием он выводил из себя учителей, но ничего не мог с собой поделать. Точно так же, как оставалась холодной его голова во время боя, когда, казалось, кровь закипала в жилах, точно так же он становился совершенно спокоен перед лицом фактов, которые не мог изменить.
Моня решительно пошел вниз, стараясь направить самолет к турецкому побережью. Мотор молчал, и было хорошо слышно, как за кабиной свистит встречный поток ветра. Самолет быстро терял высоту и с нарастающей скоростью устремлялся в бездну – поверхность воды приближалась слишком быстро. Берег – горный кряж желто-бурого цвета – приближался тоже.
А потом была попытка сесть на волны – к счастью, мелкие – чудовищный кульбит в вихре брызг, и… все кончилось.
Он очнулся в воде. Ни того, как он выбрался из кабины, ни того, что происходило с его самолетом после проделанного им сальто, Моня не помнил. Голова была пустая. Мучительно болело все тело. Было холодно. Но он держался на воде и продержался. Через несколько минут – часов? дней? – его подобрал рыбачий баркас.
* * *
– Мама, мамочка! Я летала! Я знаешь, как летала? Как птичка!
– Ну вот у нас и птичка завелась…
– Нет, ты послушай. Там были облака, и я…
– Это ты растешь, Вава. Детки, когда растут, всегда летают.
– А взрослые не летают?
– Нет, Вава, взрослые не летают. Вот вырастешь…
– Нет!!!
– Что ты, солнце мое? Что ты…
– Нет. Это вы не летаете, а я буду! Буду! Я буду летать!
Клава Неверова была девушкой целеустремленной и решительной. Однажды поставив перед собой цель, она уже никогда не отступала, пока не добивалась своего. Вот и летать она научилась. Выросла и научилась летать по-настоящему. Невысокая симпатичная блондинка, она была талисманом летной школы в Ростове Великом, и позже, в Качинское училище, офицеры со всего округа приезжали посмотреть на Дюймовочку-Неверову. Ей удалось невероятное: пробить гранитные стены военного министерства в Петербурге и поступить в «Качу». Ей удалось окончить училище четвертой на курсе. Вот только одного Клавдия Ивановна Неверова изменить не могла. В Российской империи женщин-истребителей не было и быть не могло. Вообще, военных летчиков-женщин, по определению, в России не существовало.
– И не будет никогда, – сказал ей багроволицый генерал. – Идите, барышня, и займитесь чем-нибудь полезным. Детей вот рожайте, или еще что… А армию оставьте нам, мужчинам. Не по-христиански это, барышень в бой посылать.
Конечно, она летала: и на коммерческих линиях, и на частных аэропланах, но все это было не то и не так, как ей хотелось. Она ведь успела узнать, что это такое – истребитель. Такой скорости, такой свободы, такого счастья, гуляющего в крови, нигде уже быть не могло. И не было. Она поставила пару рекордов – на скорость и высоту – на экспериментальных машинах Северского и Картвели. В 1935-м и 1936-м она брала Кубок Большой Волги в Нижнем. Но ей хотелось быть истребителем, хотя она и знала, что это невозможно.
Но – неожиданно – невозможное сделалось возможным. Весной 1937-го обострилась ситуация на Востоке. Турция и Греция стремительно втягивались в войну, третью по счету и явно не последнюю. В апреле 1937-го Балканско-Дунайский Союз официально объявил о своей поддержке Греции и предупредил Турцию, что, в случае возникновения военного конфликта, будет действовать согласно протоколу о взаимной обороне от 1926 года. Протокол предусматривал активное участие в войне. Правда, несмотря на существование протокола, в 1931-м, во время второй войны за острова, ни Румыния, ни Сербия, ни тем более Болгария и не подумали помогать Греции. Но теперь все было иначе. В Бухаресте и Белграде бряцали оружием, но в том и состояла беда православных воинов, что оружия у них не было.
Турция была в этом смысле страной более развитой. Она вон и самолеты уже научилась делать приличные. По французским лицензиям в основном, но сама. И Франция помогала туркам открыто, как своим давним и верным союзникам. На Балканах ситуация была гораздо более запутанной. Страны региона не были такими уж развитыми технически, ну, кроме Сербии, может быть. И в политике они себя запутали так, что с ходу и не распутаешь. Лавируя между Россией, Англией и германскими государствами, они «долавировались» до того, что их летный парк – и так небольшой – состоял из дикой смеси разнородных аппаратов, среди которых можно было встретить и поликарповскую «чайку» и Gloster Gauntlet. Уровень подготовки летчиков тоже был неровный, и, когда в преддверии войны союзники закупили у Дорнье бомбардировщики, а у Даймлера и Картвели – истребители, выяснилось, что летать на них некому. Российской империи влезать в войну было не с руки – в тридцать седьмом война для России могла быть только большой, а к ней империя была еще не готова. Да и обид на «братьев славян» и прочих греков накопилось немало, но не бросать же своих, пусть и блудных, братьев в беде. Вот и разрешила империя – негласно, конечно, – вербовать волонтеров.
