Девушка замолчала и обвела нас взглядом.
— Вот и все, — подытожила она свой рассказ. — В конце он еще сказал, что лучше бы нам убираться отсюда. Какие у кого соображения? Разумеется, не по поводу того, чтобы убраться.
— Как же он не умер сразу от потери крови?.. — первым подал я голос.
— Откуда я знаю! — дернула плечами Анна.
— Сильное и мгновенное сжатие, скорее всего, передавило ему основные сосуды, — сказал Сергей. — Они попросту оказались закупоренными. Впрочем, я не медик. Я тоже поражаюсь, как он умудрился в таком виде протянуть почти три дня.
— Да и хрен-то с ним! — поморщилась девчонка. — Какие у кого соображения, что именно произошло?
— А тебе разве самой непонятно? — вопросом на вопрос ответил Штейн. — В Зону воткнулся «Клин». Мы ведь с Сан Санычем говорили уже вам, что наши приборы показали хоть и незначительное, но очень странное увеличение плотности Зоны. Зона осталась в прежних границах, но как будто бы слегка сжалась. Почему мы и заговорили о клине и привели вам аналогию с топором. Рассказ этого мерзавца только подтверждает данную гипотезу. Ведь когда забивают настоящий клин в топорище, древесина максимально сжимается непосредственно возле самого клина, сжатие же к внешним границам уменьшается в геометрической прогрессии… ну, или логарифмически, не знаю, специально я этим вопросом, разумеется, не занимался. Вот и здесь наибольшее сжатие пришлось на эпицентр выброса, а, например, вот тут, где мы сейчас находимся, хоть оно, безусловно, тоже присутствует, на глаз нам уже незаметно. И потом, основное сжатие могло произойти не в третьем измерении, а в четвертом, пятом или каком там еще, неведомом нам, отразившись в нашем лишь незначительным возмущением.
Я пригляделся к деревьям. Мне показалось, что их стволы не такие круглые, как виделись мне раньше. Но это, наверное, было всего лишь самообманом.
— Хорошо, — обдумав сказанное ученым, произнес Сергей. — Где же тогда сам «Клин»? Тоже в каком-нибудь ином измерении?
— Боюсь, что да, — неуверенно кивнул Штейн. — Но мы ведь как раз к нему и идем, скоро сами во всем убедимся.
Я почувствовал, что бледнею.
— Но ведь тогда… — пролепетал я. — Ведь если он в другом… если он не в нашем… как же мы тогда в него попадем?.. — Я чуть не сказал «как же мы тогда попадем домой», но озвучить такое у меня не повернулся язык.
— Для того мы вот это и тащим, — дернул подбородком ученый в сторону валявшихся неподалеку мешков.
— Ну, тогда потащили, — хлопнув по коленям, поднялся Сергей.
Все остальные, и я в том числе, тоже встали и двинулись к нашей хоть и тяжелой, но, как оказалось, весьма и весьма ценной ноше.
Мы прошли совсем немного, как мне снова стало казаться, что у деревьев вокруг не круглые, а словно приплюснутые стволы. Да и кроны у них выглядели, на мой взгляд, необычно.
Оказывается, на это обратил внимание не только я.
— Посмотрите-ка на деревья, — махнула свободной рукой Анна. — Вам не кажется, что они стали похожими на сплюснутые веники?
Штейн и Серега стали оглядываться и синхронно закивали.
— Кажется, — кивнул я тоже.
— Выходит, Картон не врал. Значит, скоро придем.
И мы действительно скоро пришли. Более необычного места в своей жизни я доселе не видел. Это больше всего походило на склад декораций к спектаклю о лесе. Только декорации, а именно — деревья, были выполнены очень уж тщательно, излишне достоверно — на плоских фанерных макетах был выведен и вырезан каждый мельчайший листочек. А еще в этот склад сверху будто что-то упало, повалив большую часть макетов строго радиально, макушками наружу. Говорят, так выглядит вывал сибирской тайги на месте падения Тунгусского метеорита. Только здесь масштабы, конечно, были в тысячи раз меньше, чем в районе Подкаменной Тунгуски. И там, в отличие от нашего случая, деревья не были сплюснутыми.
Штейн поднял руку и опустил на землю мешок. Затем он достал датчик радиации и стал внимательно изучать показания.
— Странно, — сказал он. — Фон даже несколько меньше, чем в среднем по Зоне.
— Потому что «Клин» — это прошлое, — сказал я, — а там никакой радиации быть не может. Это же не Хиросима.
— Это куда хуже Хиросимы, — пробурчал ученый, убирая датчик. — Однако, как вы видите, «Клин» и впрямь скрывается где-то в ином измерении.
Я это тоже видел. В том смысле, что не видел здесь никакого бункера. Разве что он был скрыт под землей, о чем я тут же спросил брата.
— Большая часть под землей, — подтвердил тот, — но и снаружи была вполне заметная бетонная будка. И большие антенны. И цистерны с горючим, и генератор…
— В общем, так, — возбужденно потер руки Штейн. — На данном этапе я беру на себя руководство нашей, так сказать, экспедицией. Возражения есть?
Возражений не было. Анна, правда, негромко фыркнула, но промолчала.
— Тогда, — сказал ученый, — приступаем к распаковке и сборке оборудования. Достаем все очень аккуратно и бережно и так же бережно раскладываем вот тут, — показал он под ноги, — рядочком. Дальше я скажу, что делать.
Мы принялись за работу. То, что мы вынимали из мешков, я не только никогда не видел прежде — большей частью я попросту не понимал, что это такое и для чего нужно. Знакомыми для меня были разве что треноги для установки приборов да провода для их соединения между собой. Было здесь также что-то наподобие КПК, что носила на руке Анна, но только чуть больше по размеру, и с клавиатурой как у печатной машинки. Правда, на клавишах, кроме русских, присутствовали и латинские буквы, а на некоторых и вовсе непонятные значки.
Потом Штейн долго ходил кругами с небольшим прибором в руке — выискивал место для установки того, что мы с его помощью собрали. Затем мы перенесли оборудование в место, которое он указал, и ученый принялся колдовать над своей загадочной кухней. При этом он ласково приговаривал что-то вроде «Ах ты моя маленькая!.. Вот ты где, моя сладенькая… Ну, куда же ты поползла, зараза?..» и тому подобную галиматью, которую было бы, наверное, очень смешно послушать, если бы я не знал, что от результатов этого «колдовства» зависела не только моя дальнейшая судьба, но, по сути, и сама жизнь.
Мы сгрудились за спиной ученого, внимательно наблюдая за его действиями, но тому скоро надоело наше сопение над ухом, и он раздраженно прогнал нас подальше.
Он вообще сильно переменился, напоминая теперь больше не степенного и вежливого интеллигентного мужчину, а воинствующего религиозного фанатика, совершающего культовый ритуал.
Отойдя, мы продолжали наблюдать за его действиями, которые продолжались уже довольно долго. Я стал откровенно переживать, опасаясь, что ничего у Штейна не выйдет, и когда я уже собрался поделиться своими опасениями с братом, ученый вдруг радостно завопил:
