Дамир отвернулся от товарищей по несчастью и взглянул на судей. Все трое мужики. Ну, военный же суд. Неизвестно хорошо это, плохо или никак. Говорят, и дамы есть, которые гордятся количеством приговоренных к расстрелу. Председатель судебной коллегии Кабанов Георгий Иванович. Ему очень подходит эта фамилия. Крупный, брутальный, с маленькими глазками на круглом лице. Очевидно, бывший военный, но от военной выправки ничего не осталось: слишком жиром заплыл.
Двое других почти не принимают участие в процессе, словно советские народные заседатели из учебника и мемуаров дедушек и бабушек. Но все трое судей в мантиях, и никаких присяжных. Ну, какие присяжные? Терроризм!
Зато прокурор дама. Зовут Бондарь Елена Сергеевна. Женщина лет сорока, пытающаяся выглядеть моложе. Поджарая, накрашенная, на высоких каблуках и в не очень-то длинной форменной юбке. При взгляде на нее живо вспоминается известная поговорка о девушке из Луизианы. Ну, здесь не Луизиана, конечно. Урюпинск или Мухосранск, но все равно не вывести.
Процесс начинается с допроса свидетелей. Интересно, чего они свидетели.
Сначала свидетели обвинения.
Речь идет о Грановском и его кафешной агитации. Сначала по видеосвязи с черным экраном выступает некий засекреченный свидетель с якобы измененным голосом. Этот свидетель все подтверждает.
И больше никто. Выступают коллеги Яна по работе: добрый, ответственный, о политике не говорили.
Зачитывают их показания на следствии, оказывается: говорили. Теперь пожимают плечами: «Не помню», «Не знаю». Впрочем, это формальность: в первом варианте ПЗ Грановского членство в Лиге и агитация в кафе есть. Только об убийстве ни слова.
— Ян когда-нибудь интересовался химией? — спрашивает Левиев его коллегу.
— Нет.
— А фармацевтикой?
— Нет.
— Ботаникой?
— Нет.
— Ядами?
Судья снимает вопрос, ибо наводящий.
И так с каждым. Только ответы варьируются от «Нет» до «Не знаю».
Допрос хозяина автосервиса, где работал Дудко, пожалуй, поинтереснее.
Хозяин коренаст, полноват, говорит и двигается, как бывший военный. Зовут Игорь Сергеевич.
— Геннадий Дудко ремонтировал машину Земельченко? — спрашивает Левиев.
— Но помню, но можно по чекам проверить. Они есть у следствия.
— Какого числа?
Свидетель пожимает плечами.
— Не помню.
— Прокурор был постоянным клиентом?
— Ну, как? Машина хорошая «Лексус», ломается редко. Только шины менял.
— Два раза в год?
— Не помню точно.
— А в том раз, что сломалось?
— Не помню. Следователь говорил: тормоза.
— Следователь?
— Да. О тормозах шла речь. Он говорил, что тормоза вышли из строя. А я не помню.
Прокурор зачитал показания на предварительном следствии, там четко про тормоза и число правильное: накануне убийства прокурора.
— Вы тогда помнили число? — спросил Петр Михайлович.
— Я не запоминаю такие вещи.
— А откуда же оно в вашем допросе?
Хозяин мастерской пожал плечами.
— То есть вы его не говорили?
— Я не помню такого. У нас всю документацию изъяли при обыске. Там были чеки.
— Вы пишете в чеках имена клиентов?
— Нет, но там есть названия работ. По ним можно посмотреть.
Да, чеки в деле есть, и там даже мелькает ремонт тормозной системы: за две недели до убийства прокурора и через два дня после. Оплата наличными.
— Игорь Сергеевич, а сколько можно ездить на неисправных тормозах? — поинтересовался Левиев.
— Тормоза лучше сразу чинить, — сказал свидетель.
— А, если специально испортили?
— Не знаю, я же не террорист.
Игоря Сергеевича отпустили с миром. Вслед за ним выступал какой-то знакомый Рекина, и говорил исключительно о наркотических закладках.
— Валерий Семенович, когда-нибудь интересовался политикой? — спросил Левиев, имея в виду Рекина.
— Не знаю, — пожал плечами свидетель.
К концу дня Дамир почти успокоился. Все свидетели, кроме засекреченного в самом начале говорили либо нейтрально, либо в пользу обвиняемых. Наверное, это и называется: дело разваливается в суде. И это свидетели обвинения! Что же будут говорить свидетели защиты? Дифирамбы петь?
Впечатление портил тот факт, что после всего этого бессмысленного действа придется ехать в ПЦ в душном автозаке на узенькой лавочке и то, что туда он приедет после полуночи и не факт, что удастся поужинать. Сухой паек и бутылку воды дали, но все равно голова начала предательски болеть.
На этот раз за судебным заседанием следили в Телеграм-канале «После дождя». Для сравнения с «Арестантами». Было более интеллектуально, но менее подробно.
— Я иногда не понимаю нашего фюрера, — сказал Альбицкий. — И в этом, наверное, моя слабость. Ну, зачем он делает столько лишних движений? Ну, хочется им воровать, ну и воровали бы дальше. Ну, бухтели бы об этом два с половиной оппозиционных СМИ. И что? Народ насмотрится на их идиотскую пошлую роскошь и пойдет делать революцию? Да ничего он не понимает в своем народе! Не пойдет! Для народа — это правильно и естественно. Господа же! Господа и должны иметь яхты, дворцы, аквадискотеки и золотые ершики для унитаза. А то, что на народные деньги все это безумие — так что? В России всегда воровали, воруют и воровать будут. Не эти — так другие!
Но зачем он убивает?
— Я тебе объясню, зачем, — сказал Кирилл Иванович. — И да, тебе этого не понять, Андрей. Потому что ты не трус. А он трус. Он убивает, потому что он трус. Он видит в ночных кошмарах ту революцию, которую сам придумал. И она не дает ему спать спокойно. И она заставляет его отдавать приказы об убийствах. И чем больше он отдает таких приказов, тем реалистичнее его сны!
— И тем ближе революция, — закончил Андрей. — Он готовит ее сам, и ни черта этого не понимает!
За окном уже был вечер, теплый июньский вечер с тонким серпиком Луны. Одна створка была приоткрыта, и в нее вливался влажный вечерний воздух Злата Праги. Воздух свободы.
— Душно здесь, — поморщился Альбицкий. — Пойдемте что ли прогуляемся. Забуримся куда-нибудь. Здесь такие кафешки, а Женька еще не был почти нигде.
Кирилл Иванович строго посмотрел на босса.
— Андрей! Ну, о чем мы только что говорили?
— Да темно уже…
— Темно, да? Ты думаешь, это тебя спасет?
— А что я должен сидеть в норе и не высовываться? Ну, Кир, надоело. Либо Бог защитит меня, либо я не прав. Я фаталист, Кир. Где наша не пропадала?
— Ну, на Бога надейся…
— На тебя надеюсь, Кир. Ты же составишь нам компанию?
— Ну, на кого же я вас брошу?
В ресторане «Белая лошадь» есть подвальная часть, и майор агитировал за нее, но спускаться туда категорически не хотелось, так что расположились на террасе, заказали жаркое в хлебных тарелках и «Шабли премьер Крю». На Староместской площади горели фонари, Пражские куранты на ратуше пробили десять. Кирилл Иванович только вздыхал: ну, куда поперлись! Исторический центр, бойкое место, полно народу.
— Мы здесь были с Зоей пять лет назад, — сказал Альбицкий. — Зоя — это моя жена.
Майор посмотрел на него печально и вздохнул.
— Ее расстреляли в таком же открытом кафе, но в Москве, на Арбате, — продолжил Альбицкий. — Она ждала меня. А я опоздал, дурак!
— А, что бы было, если бы ты не опоздал? — спросил Кирилл Иванович. — Ты же и стрелять-то тогда не умел толком, кажется. И ты мне рассказывал, что это не ты опоздал, а она пришла раньше.
— Ну, да, она пришла раньше. Но я бы тоже мог раньше прийти. Но не пришел. Она тогда сказала мне, что ждет ребенка, и мы решили это отметить. Без вина, так посидеть. А стрелять не умел, да. Делал бизнес, деньги зарабатывал. И у меня был партнер Илья, мы вместе учились на физтехе. Илья был хакер, а я так — организатор процесса.
— Почему ее убили? — спросил Женя.
— Она была журналистка. Занималась расследованиями. Причем не крутыми вовсе, не про кремлевские ершики и коробки с наличностью — довольно мелкими взяточниками, рангом младше министра. Но и этого хватило. Мы с Ильей нашли убийц.
