смотрят, зачем?
Клеро расчистил тропу больше чем наполовину, правда, не без потерь. Неподвижное тело темнело на освобождённом участке, а двое раненых ожидали Дени-Мясника. Какой-то арбалетчик сторожил баррикаду до последнего. Аркебузиры несколько раз выстрелили по зарослям, и папист замолчал. То ли поднялся к своим, то ли поймал, наконец, пулю.
Матье Лабри отвернулся от суетящихся носильщиков и попытался рассмотреть, что творится на склоне. Увы, для этого холм был слишком заросшим, к тому же папистов оттеснили к вершине. Ясно было одно: бой и не думал кончаться. Мату с Бустоном будут разочарованы, они не привыкли выпускать добычу, но охотников придётся оставить. Ничего, мельницы Господа рано или поздно размелют и это. Еретиков, пусть они трижды сдохнут в собственной постели, ждёт ад!
– Странные здесь охотники, господин полковник, – Крапу неумело прижимал к груди перевязанную руку, – и птицы странные. Вы не находите?
– Птицы? – переспросил Лабри. – Не нахожу. Как ваши раны?
– Они унизительны. Мне придётся вернуться и отдать долги. Самым трудным будет отыскать наших «друзей».
– Арбалетчика, всадившего в вас болт, вы вряд ли найдёте, – заметил Лабри, прикидывая, не пора ли отзывать хотя бы Бустона. – Но хозяина вы отыщете без труда. Судя по всему, нас преследует вельможа из Доньидо. Он вряд ли станет молчать.
– Вы меня утешили. – Щёголь вновь потеснил солдата, но злиться на графа, как прежде, Лабри уже не мог. Он просто пожал плечами и повернулся к завалу. Словно для того, чтоб увидеть валящихся на землю людей и поднявшиеся над кустами дымки.
– Воскресенье Господне! – Крапу, позабыв о ране, погнал лошадь вперёд. – Не может быть!
– Стоять! – рявкнул Лабри, посылая гнедого наперерез лезущему под пули болвану. – Жить надоело?!
– Господин Лабри!
– Вы не при дворе! – рявкнул полковник. Он отдал бы полжизни за право первым броситься на проклятых стрелков, но у него был отряд. И у него был приказ.
– Отозвать Клеро! – голос Лабри был холоден и бесцветен. – Аркебузиров на дорогу. Три залпа! Вымести эти кусты и сразу же прочесать. Крапу, вы хотели посчитаться со стрелками? Прошу. В вашем распоряжении тридцать человек. Гийом, бери ещё полсотни. Поднимешься до того шиповника и ударишь еретиков с тыла. Видит Господь, они сами выбрали смерть, как до этого выбрали ересь.
Они подменили стрелков Альфорки под самым носом лоассцев, а те ничего не поняли! Стрелки отошли, чтоб вернуться, когда бой откатится вверх, Маноло, на бегу подмигнув Хайме, скрылся в кустах, и тут же перед юношей возник белолобый с тесаком. Первый настоящий враг в его жизни!
Солдат в нелепом колпаке шагнул вперёд, занося руку, сверкнула чужая сталь. Хайме поднял шпагу, а дальше, дальше всё получилось, как на тренировке – ложный удар, ненужная защита… Сильной частью своего клинка Хайме отбросил чужой в сторону. Правый бок противника был открыт, а теперь – кинжал! Как легко вошло, будто бы и не в тело. Повезло, что лоассец был лишь с тесаком… Вообще повезло!
– Слева, – крикнул беловолосый горец, – бесноватые!
Высокий человек с белой головой словно нехотя махнул клинком и пропал, его сменил солдат с изуродованным лицом. Почти старик… Первый же выпад ветерана едва не стал для Хайме последним, но юноша как-то увернулся. Они замерли друг против друга среди хрипящей свалки. Злые тёмные глаза завораживали, подхлёстнутое нахлынувшим страхом сердце бешено колотилось. Хаммерианин был страшен и опытен, скольких он уже отправил на тот свет? Скольких ещё отправит? Рука Хайме судорожно сжала эфес. Ветеран усмехнулся, показав неровные зубы. Юноша тряхнул волосами, отгоняя навалившуюся слабость и, очертя голову, ринулся вперёд. Хаммерианин рассмеялся и слегка шевельнул рукой. Раздался отвратительный хруст – горская рогатина вошла белолобому меж рёбер… Хайме пролетел мимо упавшего врага, запнувшись обо что-то податливое и неживое, выскочил из зарослей и замер, сжимая клинки, не зная, что дальше.
Впереди, очень близко, лежала дорога. Пустая. Таскавшие камни белолобые отошли под прикрытие аркебузиров, а те торчали недобелеными столбами. Прицельно бить они не могли – мешали солнце в глаза и густая листва. Хайме завертел головой, соображая, куда бежать. Совсем рядом рухнул хаммерианин, покатился вниз по рыжему склону. Выскочивший следом за юношей Фарабундо поудобней перехватил ставшую красной рогатину, что-то крикнул. Хайме не понял, но бросился к горцу. Сверкнуло, отразясь от клинка, солнце – наперерез мчался здоровенный лоассец. Юноша развернулся навстречу, но солдат пробежал мимо. Хайме обернулся – ниже по склону белолобые прижали кого-то к камням. Кажется, Лихану и одного из загонщиков. За спинами нападавших было не разобрать, но бегущего на подмогу лоассца Хайме остановил. Белолобый передёрнул плечами и замахнулся. Левша! Целит в голову! Юноша отпрыгнул, лоассец, уворачиваясь от кинжала, тоже. И налетел на Фарабундо.
Облизнув губы, Хайме глянул вниз. Лихана остался один, но его спину прикрывал камень. Муэнец сделал выпад, Хайме скрипнул зубами и обернулся на топот. Удар, чужая кровь на лице, полный ненависти взгляд и смерть. Тоже чужая.
Юноша перешагнул длинное тело, он опять был один. Слева трое горцев вовсю орудовали рогатинами, справа упал загонщик, а Фарабундо сцепился сразу с двумя. Помочь? Хайме оглянулся на Лихану, в пыли и мелькании спин и рук ничего не было видно, но будь муэнец мёртв, белолобые бы занялись живыми. Хайме тряхнул головой и бросился на помощь. Сзади кричат? Не важно! А вот и противник. Скрещённые клинки, удар, парирование… Он ответит, он знает, как отвечать! Тяжёлая дубина ломает лоассцу руку и тут же второй конец врезается в суконный лоб.
– Не дури! – рявкает загонщик. – Держимся вместе!.. А теперь – к сеньору!
Паписты не стали отступать, приняв бой в тех самых зарослях, откуда стреляли. Сошли с ума? Может, и так. Господь, решив наказать, лишает разума… Что ж, тем лучше, Гийом и Крапу пожмут друг другу руки на могиле еретиков. Может, даже, помирятся, но Гийому лучше бы поторопиться. Паписты огрызаются, как звери, да они звери и есть. Упрямые, злобные, дикие… И это даже хорошо. Резать монахов и паломников – дело не солдат, а палачей, но муэнские охотники развязали слугам Господа руки. Онсийцы пролили кровь, да падёт она на их головы!
Лабри опустил трубу, чтобы протереть уставшие глаза, а когда вновь поднял, понял, почему паписты не отступили. Сверху, от рощи, наперерез солдатам Гийома спешил новый отряд. Склон был довольно крут и усыпан валунами, но странные фигуры прыгали по камням, словно горные бараны. Что-то яростно сверкнуло раз, другой, третий… Лабри, не веря уставшим глазам, сунул трубу Роже.
