Папуас только открыл рот, собираясь позвать товарища, но Овчина шикнул на него:
– Да, ёп, не ори ты.
– А? Ага. Тыща извинений, старшой. Ща за ним сбегаю.
– Давай.
Папуас рванул в кусты за спиной Овчины, раздвигая густые ветки и матерясь каждый раз, как получал ими по лицу.
– Ой, уро-од! – скривился Овчина и достал КПК, вмиг забыв про глуповатых помощников.
Он провел несколько манипуляций, набрал нужный адрес и текст: «Приболел. Понос. Отлежусь, выйду на патрулирование по маршруту номер 5. Пока без ЧП». Отослав руководству «Правопорядка» лживое сообщение, Овчина ухмыльнулся, убирая «наладонник». Надо же было как-то замылить глаза начальству и объяснить свое отсутствие в Пади. А там, глядишь, за день обернется. Нечего далеко и долго таскаться за вояками, быстрее надо положить их и прихватизировать «янтарек». Вот еще не хватало топать за ними аж до Туманска!
Сбоку показались оба бандита, с шумом продирающиеся сквозь кусты.
– Так. Быстро на лодку и на тот берег. Ноги в руки, ханурики, хабар от нас уходит. Бегом.
* * *
– Бегом, пацаны! Ходу, ходу, Мы тут как на ладони, – крикнул Никита, полуобернувшись к носильщикам с раненым сталкером.
– Разведка, поднажми. А то в полкилометре на юг свора псов. И, кажись, они нас завидели! – воскликнул Кулек, приостановившись.
– О, ёп!
– Звиздец.
– Эскимо, ко мне. Меняем наших. Быстро, – позвал майор парня, – Док, держи нам зад. Кэп с Ахмадом вперед за сталкерами.
– Есть.
– Понял.
Никита на бегу сменил Кэпа, Эскимо – Ахмада. Полозков пристроился в арьергард. Темп движения чуть снизился, пока менялись, и Истребитель успел сунуть свой пистолет Бродяге. Тот благодарно подмигнул и скривился от тряски и бега носильщиков. Но вот группа выстроилась в линию и снова увеличила скорость. К ним присоединился Орк, аршинными шагами догнавший товарищей несмотря на тяжелый груз снаряги.
– Орк? – Никита вопросительно глянул на бойца.
– Сбацал сюрприз, командир. Все в ажуре, – отдышавшись, проговорил тот, с полуслова поняв, о чем мысли старшего.
– В темпе, парни. Меняемся чаще. Орк и Док – вы следующие.
– Есть.
Бойцы и сталкеры зигзагами миновали опушку леса и устремились прямиком через холмистое поле, переливающееся от десятков аномалий причудливыми миражами и спектрами.
Поле Чудес!
Смертельное место. Ловушка. Но, похоже, сталкеры-проводники были не только отмычками. Знали свое дело и знали проходы. И повели туда.
Но помнили ли они, что Зона не любит постоянства? Что после Вспышки в ней многое меняется…
* * *
Мимикрим был так стар и болен, что вел большей частью оседлый образ жизни. Он старался меньше двигаться, в охоте уже почти не участвовал, обходился легкой добычей вроде крыс, крысаков и одиноких собак. Его способность к мимикрии из-за аномалии, которую он, проворонив, случайно задел лапой, давно перестала функционировать. А, может быть, на ней сказались годы. Желто-коричневая, местами пепельная кожа загрубела, покрылась язвами и щетиной и постоянно чесалась. Рецепторы обоняния притупились, осязание снизилось до уровня человеческого. Щупальца стали вялыми и слабыми – с кабаном им уже было не совладать.
Мафусаил Зоны все равно обожал свою родную местность, просторы и живность в ней. Любую. И пускай здесь стало хуже, опаснее и голоднее, но мимикрим своим мозгом, мало отличавшимся от мозга животного, понимал – жизнь прошла, наступили, может быть, последние ночи существования. Днем он отсыпался, облокачиваясь на обгорелое дерево в перелеске возле Поля Чудес, хотя раньше дремал только стоя, как и все его сородичи. Дерево, такое же старое и скрюченное, как и он сам, казалось безжизненным и дряхлым. Осина в последние годы начала гнить, но после пожара обгорела и омертвела.
Мимикрим часто спал в этом месте, прислонившись сутулой спиной к дереву. Иногда терся о него, и этот массаж доставлял ему неслыханное удовольствие.
А еще он разговаривал с осиной. Может быть, это походило больше на ворчание-бормотание себе под нос, но молчаливое дерево слушало его, не перебивало, а только иногда поскрипывало в ответ.
Еды мимикриму требовалось немного, да и его изношенные органы пищеварения почти не работали, поэтому на большее, чем крысы и жабы, он не претендовал. Высосав из жертвы все жидкости, включающие кровь, лимфу, воду, экскременты, он радовался и этому, довольно кряхтел и улепетывал в свое насиженное место.
Своих соплеменников он давно не видел. Может, потому, что у всех были свои охотничьи угодья, а может из-за его слепоты и лени. Редкие гости осинового колка либо проходили небольшой лесной массивчик спешно и краем, либо, заметив его, тоже быстро покидали это место.
Теперь, к концу жизни, мимикрим определил постоянный ареал своего обитания, пометил территорию и чувствовал себя здесь единоличным владыкой.
Недавно пробежавшие мимо люди, вертикальные и один горизонтальный, не успели вызвать в мутанте чувств ненависти и ревности, как раньше, поэтому он только прогундосил что-то нечленораздельное, пошевелил щупальцами и прикрыл морщинистые воспаленные веки.
Но, спустя некоторое время, услышав грохот выстрелов (эти звуки он еще мог воспринимать), старый мимикрим вздрогнул, отделился от чёрного ствола осины и побрел к опушке.
И тут появился он! Прямо в пяти метрах справа.
Самый опасный и злостный враг всех мутантов Зоны.
Человек!
* * *
В реку вошли шумно и открыто. Эти бестолочи никак не могли сохранять тишину, бряцая оружием, скрипя сапогами, веслом, матерно ругая неудобство, сырость, скорость передвижения. Громко чавкали по болотине, плюхали в воде шестом и веслом, переговаривались.
Овчина гаркал на них, призывая к молчанию и проклиная за неуклюжесть, но тем было наплевать. Да что ж за люди такие!
На середине Немана, разлившегося этой весной особенно сильно, в дно лодки что-то тукнуло. «Корень?» – подумал полицейский, но палец положил на скобу «чейзера».
Через несколько секунд Прохиндей, стоя на ногах и в очередной раз опираясь на шест, чтобы оттолкнуться, дернулся и, потеряв опору, упал за борт. Шест, похоже, был сломан кем-то под водой, и бандит, влекомый своим весом, плюхнулся в реку. Та взбурлила, заглушая крик бедняги и мат оставшихся в лодке людей, а из чёрной глубины вынырнула безобразная морда, очень похожая на жабью, только исполинских размеров. Таких габаритов, что открытой пастью она наполовину охватила Прохиндея и, рыкнув, исчезла под водой.
Овчина успел заметить выпученные глазища величиной с суповые тарелки, голодные и злобные, отпрянул, забыв про оружие, и повалился на дно лодки. Волна от чудовища колыхнула хилую посудину так, что распластаться вдоль борта пришлось и Папуасу, чуть не потерявшему весло.