Данил сказал в пустоту, не отводя глаз от линии горизонта:
– Неужели со стороны наше положение выглядит так плохо?
– Оно практически безнадежно. Но вы не сдаетесь, это очень достойно. Не иначе как вас коснулся божественный ветер[37]!
Подумав, что русское выражение «до последней капли крови» звучит намного лучше запятнавшего себя печатью безнадежности слова «камикадзе», Данил все же решил не вдаваться в полемику. С трудом преодолев желание рассказать об этом, он проговорил:
– Все не так худо, как кажется. Проблема известна, осталось лишь найти решение.
– И как? – заинтересовался собеседник. – Получается?
– Слишком мало времени, – ускользнул от ответа Данил. – И ресурсов.
– Да. Времени всегда мало.
– Честно говоря, я надеялся, что вы сможете нам помочь.
Невидимый собеседник вздохнул. Спросил вдруг:
– Вы никогда не задумывались о загробной жизни?
Данил отозвал с подозрением:
– Вы это к чему?
– Просто интересуюсь. Не думали о том, куда уходят души людей после смерти?
– Я атеист.
– А зря.
Данил перебил в раздражении:
– Вы мне что-то конкретное хотите сказать?
Собеседник словно не услышал вопроса.
– Души умерших… – проговорил он медленно. – Они всегда с нами, никуда не уходят. Нет никакого рая или ада, есть только мы, и наша жизнь – субъективное восприятие вселенной, относительно биологического времени и цикла. А души – пар. Души умерших – это облака, это ветер. Они всегда с нами, в упокоенной форме бесконечности, – Самурай помолчал. – Я хочу сказать, что ничто не исчезает бесследно и в никуда, понимаете? Мир так устроен, что все становится чем-то. Мы верим в это. Вы сами знаете, что так происходит и с информацией. Само явление сингулярности, о которой вы грезите, говорит о том, что некоторые данные порождают новые данные. Но есть и такие, которые преобразовываются в физические формы.
– Вы хотите сказать, что…
– Вам стоит быть осторожней. Я слышал…
– Что вы слышали?!
– Что ваша деятельность создала резонанс в мире идей. И я говорю не о вашем последнем проекте. Я слышал, что сама информация приняла облик человека. Он одержим идеей вас уничтожить.
– Ну это не новость, – сказал Данил сварливо. – Вот если бы вы сказали мне, почему он этого хочет?
В голосе Самурая было безграничное терпение:
– Знаете, почему люди по ночам спят?
– Это природно?
– Это верно для животных. Человек же давно достиг того уровня, чтобы влиять на окружающий мир и выстраивать собственное существование в соответствии с нужным вектором. Любое природное, как вы выразились, неудобство легко преодолевается: спать можно в темной комнате даже в самый яркий день; ночная тьма легко компенсируется освещением и специальными приборами…
Данил перебил:
– Так почему же человек все-таки спит по ночам, а не днем?
– Чтобы не разрушать свою веру.
– Веру? Надеюсь, не религию?
– Почему у атеиста такое отношение к религии? Разве ему не все равно?
– Я считаю, что любая вера достойна того, чтобы иметь право на существование. Но если она вмешивается в дела людей и общества – она должна быть уничтожена!
– Религия – это не просто фанатизм. Это тоже идея. Когда-то была. Но я говорю о вере в свою исключительность, о вере в доброту и счастье.
– Не понимаю, – сказал Данил честно.
То ли от разговора, то ли от морской свежести, но холод проник внутрь. Теперь Данила стало трясти, он даже обхватил себя руками, надеясь, что дрожь не передастся голосу.
– Попробуйте поздно ночью выйти на улицу, особенно после дождя, – пояснил собеседник с грустью. – Вы поймете. Запах испаряющейся влаги с асфальта, к которому примешиваются смрад из мусорных контейнеров и запах сырой земли; жирные тени во тьме, пугающие звуки и, когда все спят, – необычайно острое осознание пустоты, собственной отчужденности и брошенности. Это правда жизни. Она в том, что мы всегда одиноки, что никому не нужны. Сама природа космоса такова, что мы просто мешаем Великой Пустоте. Она старается нас поглотить, а мы барахтаемся. В этом и заключается смысл человеческой жизни – заполнить пустоту. Иначе она пожрет нас.
– Это все очень занимательно… – начал было Данил.
И опять замолчал.
Не зря, ох не зря рассуждает Самурай об экзистенциальных кризисах.
– По-вашему, именно такие цели преследует Аннигилятор? Он пытается заглушить Великую Пустоту? Оставить свой Слепок на стене истории тем, что уничтожит Internet Hate Machine и все ее планы?!
– Мы одинаково мыслим, Neo Dolphin. Именно что «слепок». Только, боюсь, это все, чем я могу помочь.
«Негусто, – едва не брякнул Neo Dolphin. – Каша из футурологии и восточных суеверий… хорошенькая помощь…»
Он помолчал, но Самурай не счел нужным развивать тему. И Данил сказал со вздохом:
– Ладно, спасибо за помощь. Но вернемся к «Слепкам» – записывайте координаты. Если Аннигилятор добьется своего, вы знаете, что делать…
Япония, подземелья Токио, Картонная крепость
Ужас наполнил душу. Даля никогда раньше не испытывала подобного. Натуральное безумие. Оно кипело внутри, овладевало полностью, не давая надежды. Невероятно обострившийся от грядущего материнства инстинкт самосохранения требовал бежать, словно дикое животное в лесном пожаре. Парализованное страхом сознание из последних сил пыталось противостоять порыву, но Даля не представляла, где может быть безопасно. И от этого было еще хуже.
Дикарь, судя по всему, не понял, что с ней происходит, но инстинктивно обхватил за плечи, прижал к груди.
– Не волнуйся, – прогудел он. – Возможно, это ошибка. Такое бывает.
Несмотря на то что пахло от пузатого хакера не очень хорошо, после целого дня беготни по городу, Даля уткнулась лицом в его футболку, промокнула слезы. Кажется, это все-таки из-за беременности, организм щадил нервную систему, давая мгновенный выход эмоциям. Правда, это знание помогло мало. От мысли, что их окружили жестокие люди, пришедшие, чтобы совершить зло, слезы текли вдвое сильнее.
Даля не сразу сообразила, что они куда-то идут. Точнее – ее ведут. Оторвав лицо от футболки хакера, она увидела, что они вернулись в центр Картонной крепости. Только поселок из упаковочных отходов уже не походил на то кладбище, что они увидели впервые.
Постепенно стиралась из глаз первая растерянность, и живые «мертвецы» подтягивались к женщине-хиппи. Даля заметила в толпе еще не старых мужчин, но уже двигающихся словно дряхлые старики; редкие женщины внешне отличались от них мало, но все же хотя бы передвигались без тростей. Молодых здесь вообще не было. Возможно, люди до сорока сохраняли силы бороться, а возможно, что просто не имели опыта вовремя оценить действительный градус опасности и гибли, так и не добравшись до Крепости.
