С помощью украденного у Ганса пистолета и какой-то матери Головастик уговорил случайно подвернувшегося вертолётчика немедленно вылететь в лагерь. Через два часа он уже нёсся между палаток, распугивая мятежников громкими криками.
Люди Че Гуано готовились к ужину. В воздухе вкусно пахло дымком и кашей с тушёнкой. Сепаратисты шли от полевых кухонь с полными еды жестяными мисками и едва успевали уворачиваться от бегущего напролом командира «Махровых анархистов».
Двоим мятежникам не повезло, Дик налетел на них, когда те вывернули из-за угла палатки, промчался между ними как шар в кегельбане и скрылся в ближайшем проулке под вопли оставшихся без ужина неудачников.
У входа в штаб Головастика встретил часовой с широко расставленными ногами и косо висящем на груди автомате.
— Стой! Куда прёшь?
Кунц согнулся, с хрипом выталкивая воздух из лёгких, упёр одну руку в колено, другую протянул к охраннику.
— Пусти!.. Срочное дело…
— Какое такое дело? Камрад Штольц решил отдохнуть и велел никого не впускать. Иди-ка ты в порядок себя приведи, лицо там умой, волосы причеши, и всё такое.
— Совсем… с ума… спятил? Какой… порядок?.. Я недавно из боя вернулся, а ты… — Дик закашлялся, сплюнул на вытоптанную траву перед палаткой, — … отправляешь меня марафет наводить. Пусти, кому говорю! Он попытался обойти живую преграду.
— Отвали! Сказал нет — значит, нет!
Охранник шагнул вперёд, собираясь оттолкнуть Кунца, но тот схватил его за грудки, сильно затряс, приговаривая:
— Пусти!.. Пусти!..
— Не-ве-ле-но! — проблеял часовой, отцепился от автомата и ударил буяна по ушам.
В голове у Дика зазвенело, он отступил на шаг, тряхнул головой, глаза налились кровью.
— Ну, всё! Ты сам напросился!
Он прыгнул на обидчика, сбил с ног мощным ударом. Противники вцепились в одежду друг друга, кубарем покатились по земле. Проходившие мимо мятежники остановились, заулюлюкали, подбадривая дравшихся камрадов.
Под крики зрителей Дик оседлал часового, со всей силы врезал тому в глаз и охнул от сокрушительного удара в печень. Теперь уже охранник сидел верхом на обидчике, дубася того почём зря.
Едва утихла боль в правом боку, Кунц извернулся, перекинул через себя охранника и следом за ним вкатился в палатку.
Раздался женский визг, драчуны застыли на месте, часовой убрал руку от шеи Дика, а тот разжал зубы, оставив на ухе солдата следы укуса.
В палатке Штольца позади стола лежал надувной матрас, на котором прикрывалась рваной простынёй рыжеволосая Либби — боевая подруга Че Гуаны. Сам начальник штаба стоял рядом в белых подштанниках.
— Это что такое?! — заревел он, глядя на бузотёров. — Я же велел никого не впускать!
Кунц отпустил охранника, встал, стряхивая пыль с одежды.
— Камрад Штольц, я по срочному делу, — сказал он, пялясь на проступавшую сквозь прорехи ткани обнажённую грудь девушки.
— Ма-а-алчать! Вон отсюда!
Часовой захлопнул рот и мигом выскочил из палатки.
— Зигмунд…
— Тебе два раза повторять? Жди меня за порогом, идиот! Ну!
Кунц сверкнул глазами, криво ухмыльнулся, но всё-таки вышел.
Штольц повернулся к любовнице:
— Не волнуйся, дорогая, я всё улажу.
— Уладишь ты, как же, — Либби держалась на грани истерики. — Если Гуано узнает, он нас живьём скормит лесным муравьям. Свяжет голыми лицом друг к другу и бросит в муравейник. Я зна-а-а-ю, — она размазала по щекам покатившиеся слёзы, — он так казнил бывшую жену-у-у. Она ему с каким-то ефрейтором изменила-а-а.
Либби громко разрыдалась и закрыла лицо руками. Простынь упала, открывая взору начальника штаба красивую грудь с задорно торчащими сосками.
— Детка, ну что ты? Успокойся, — Штольц обнял девушку за вздрагивающие плечи, покосился на прелести. — Я обещаю, всё будет хорошо. Ты мне веришь? — он толкнул вверх мокрый подбородок, заглянул в глаза. Красавица кивнула, шмыгая аккуратным носиком. — Вот и славно!
Зигмунд чмокнул любовницу в щёчку, хлопнул по упругой попке. Либби взвизгнула, поджала губки, легонько шлёпнула его по рукам.
— Одевайся и спусти матрас, — сказал Штольц, прыгая на одной ноге и вдевая вторую в штанину. — Жди меня здесь и никуда не уходи, я тебя выведу. Если кто-нибудь зайдёт в моё отсутствие, веди себя, как ни в чём не бывало. Поняла?
Либби снова кивнула, закинула длинные волосы за уши.
— Ух ты, моя козочка! — причмокнул губами Зигмунд, затягивая шнурки на ботинках. — Ну всё, я скоро. Он натянул кепи, послал любовнице воздушный поцелуй и вышел из палатки.
Недавние враги стояли друг напротив друга. Кунц разминал помятую охранником шею, а тот шипел и морщился от боли, дотрагиваясь до фингала.
— Ну, имбецилы, какого вас в палатку понесло? — накинулся на них Штольц. — Я непонятно выразился, когда велел никого не впускать?
Часовой показал на ухмыляющегося соседа:
— Это он во всём виноват!
— У тебя с ней было, да? — осклабился Головастик.
— Не твоего ума дело! — огрызнулся Штольц, заложив за ремень большие пальцы рук. — Чего припёрся?
Охранник ошалело перевёл взгляд с одного на другого.
— Значит, было, — расплылся Кунц в довольной улыбке. — Ну, держись! Че тебе точно оторвёт.
— Заткнись, придурок, — зашипел Штольц. — Мне ничего не надо, забирай мою долю, только заткнись.
— А никакой доли нет, — Кунц покрутил рукой в воздухе. — Кораблик-то пропал.
— Как пропал?
— А так! Это засада была. Мы дождались дредноут, пошли в атаку, почти прижали, а ему на помощь виверы подоспели. А поскольку осталось всего шесть кораблей — мы дали дёру. Жить-то охота.
— Сколько осталось? — удивился Зигмунд. — Шесть из тридцати шести? А где остальные?
— Сам догадаешься или подсказать? — нахально улыбнулся Кунц.
Часовому надоело вертеть головой по сторонам, он осторожно кашлянул в кулак.
— Я это, камрады, пойду, пожалуй. Он сделал шаг в сторону.
— Стоять! — рявкнул Штольц. — Где твоё оружие, солдат?
— Вот! — охранник протянул заблаговременно поднятый с земли автомат. — Я твёрдо запомнил слова команданте Фиделя: «Береги винтовку как жизнь свою, она не раз поможет тебе в бою!»
— Молодец! — начальник штаба указал на Кунца: — Взять этого под арест.
Боец растянул губы в злобной ухмылке.
— Это мы с превеликим удовольствием. Он передёрнул затвор и ткнул стволом под рёбра Головастику.
— За что? — воскликнул тот, отмахиваясь от конвоира.
— За уничтожение революционного имущества, путём вовлечения его в засаду противника, — сказал Штольц. — Увести его в карцер.
