ГЛАВА 8,
в которой Иван улыбается, молчит
и усиленно поправляется
Всю первую неделю Иван лежал пластом. Силы понемногу восстанавливались, но в душе была пустота. Чтобы избежать ненужного общения с Алиной, он удачно притворялся вечно спящим. Да так, что к концу недели Маляренко и сам не был уверен, что глаза сумеют открыться. «Проснувшись» на восьмые сутки, Ваня, «слабо», но «искренне» улыбаясь, поприветствовал супругу, позволил пожать свою ладонь Володе и чмокнуть себя в щеку Маше. Алина прыгала от счастья, осторожно тиская мужа и зацеловывая его лицо. Иван поел с ложечки мясного бульончика и «устало» откинулся на подушку.
— Я отдохну, любимая. Ты иди. Мне Бимка компанию составит.
Пес согласно заурчал и, прекратив принюхиваться к супу, привычно устроился в ногах. Алина еще раз чмокнула мужа в нос и убежала.
«А глаза такие счастливые-счастливые…»
Эмоций не было никаких. Только холод и пустота внутри. Ваня «перегорел», что-то сломалось в его душе.
Какая-то важная деталь вышла из строя, превратив искреннего и открытого человека в лицедея.
«А чего ты ожидал?»
Иван припомнил, с чего начались их отношения, и скрипнул зубами. Похоже, что его акции у этой женщины рухнули.
«Почему? Не понимаю».
Бим поднял голову и долгим, все понимающим взглядом посмотрел на хозяина.
«Первое — поправиться и набраться сил. Второе…»
Что будет идти вторым пунктом его программы, Иван так и не придумал.
«Ладно. Война план покажет!» — решил Ваня и, осторожно повернувшись на правый бок, по-настоящему заснул.
К концу второй недели после удара (Иван про себя называл то, что с ним произошло, ударом, потому что медиков среди них не было, и никто и понятия не имел, что же случилось на самом деле) Маляренко, опираясь на руку Володи и плечо Алины, выполз на свет божий и даже доковылял до Ваньки, где женщина заботливо вымыла его теплой водой, как следует потерев мочалкой. Дальнейшее восстановление пошло ударными темпами. Через три дня Иван уже мог самостоятельно ковылять по лагерю, опираясь на клюку, сделанную Романовым. Поскольку лето было в самом разгаре, и жара стояла несусветная, Ваня придумал перейти на ночной образ жизни, мотивировав это тем, что жару, «в его состоянии», он переносит крайне плохо. Став добровольным ночным дежурным, Маляренко разом убил нескольких зайцев.
Во-первых, ночью было действительно намного легче дышать, и чувствовал он себя заметно лучше. Во-вторых, сильно сокращалось общение с Алиной и другими жильцами лагеря. Видеть щебечущую и порхающую вокруг него жену было, мягко говоря, неприятно. А в-третьих… можно просто посидеть и подумать, глядя на языки пламени. И побыть наедине с самим собой и своими мыслями.
«Поздравляю вас, Иван Андреевич, — внутренний голос был полон сарказма. — Вот вы и рогаты! Тьфу! Ни хера не понимаю я в этой бабе. Не почудилось же мне это? Или почудилось? Блин. Не знаю».
Алина снова вела себя абсолютно естественно, заботясь о муже и всячески показывая ему свою любовь. Иван порой впадал в ступор. ТАК бутафорить было нельзя — любой наблюдатель мог бы поклясться всеми святыми, что эта женщина безумно любит этого мужчину! Это было невозможно. Мозги плавились и «зависали». Алина списывала это на рецидивы болезни, на глазах ее немедленно наворачивались слезы, и она начинала заботиться об Иване в два раза активнее. Что, конечно, приводило его к еще большему ступору и к очередной женской истерике. Иван, глядя на свою «благоверную», охреневал, не понимая, как себя вести с ней дальше.
Через месяц после начала болезни Маляренко почувствовал себя совсем хорошо. Грудь не болела, да и голова перестала кружиться. Исчезла и одышка. Единственное, что пока смущало Ваню, — это быстрая усталость, но, тут мужчина усмехнулся, слава богу, пока есть кому о нем позаботиться, и силы точно вернутся. А там…
К столу, на ужин, подошел Володя, и Иван привычно натянул на лицо приветливую улыбку.
— Как охота, босс?
Романов погрозил ему пальцем, не иронизируй, мол.
— Нормалёк. Этих куриц тут — прорва! Мяса столько впрок заготовили — просто страшно становится. Кто его будет есть?
— От Звонарева новости были?
Романов помрачнел:
— Нет. Никто не приходил. А сам я туда — ни ногой. Сам понимаешь. Боюсь — сорвусь еще.
Алина подала к столу тарелки, и Иван обратил внимание на отсутствие Маши.
— А…
— Заболела. — Володя резво зачерпнул ложкой суп, давая понять, что эту тему он обсуждать не желает.
— Понятно. Маша! — Иван повысил голос. — Выздоравливай!
Женщина не ответила. Краем глаза Маляренко успел заметить, как сморщила нос Алина.
«Мля. Нет, не привиделось».
— Ну что? Какие планы на завтра?
— Да думаю пойти Ваньку починить, — Романов старательно делал вид, что все нормально. — Алину со мной отпустишь? Одному неудобно, а вдвоем за пару часов справимся.
«Ну-ну, ну-ну…»
— Без проблем.
Алина, не глядя на мужиков, возилась у очага.
— Помогу, конечно. Пока ты спишь, Маша подежурит.
«Не надорвись, сука!»
Иван проводил взглядом жену, скрывшуюся в палатке. Смотрелась она очень привлекательно — стройная загорелая фигурка и минимум одежды.
«Хороша».
— Да-да. И тебе спокойной ночи, любимая.
«Млядь».
В Машкино дежурство Иван не спал. Проворочавшись после плотного завтрака с полчаса, Маляренко выполз под палящее, несмотря на утро, солнышко. Маша, отвернувшись к очагу, ломала и подкладывала в огонь веточки.
— Доброе утро! — Ваня включил свой самый придурковатый вид и уселся напротив женщины.
— Доброе. — На красивом лице Марии красовался свежий фонарь.
— Ого! Что это?
Маша снисходительно опустила голову и полным пренебрежения взглядом посмотрела на Маляренко. Мысленно Иван скрипнул зубами.
«Сука».
Уничижительно-мудрых взглядов от красивых и умных женщин он не переносил. Сначала бедный студент, а впоследствии не менее бедный менеджер по продажам, И. А. Маляренко всегда комплексовал от того, что женщины махом просчитывали его «не крутость» и вели себя так, будто он был пустым местом. Ваня терялся, замолкал и старался больше такой женщине на глаза не попадаться.
Нынешний Иван был уже другим человеком. Согнав придурочное непонимание со своего лица, он расслабленно кивнул в сторону Ваньки:
— И давно это у них?
Маша медленно выпрямилась и хищно улыбнулась:
— Ты знаешь?
