Ознакомительная версия.
– А что ты не спишь, я понял по дыханию. У спящих совершенно другой ритм.
Сейчас, на подлете к Москве, он вспоминал безмолвные коридоры Университета, низкий сводчатый потолок хранилища, где по приказу Кёлера для него уже были подготовлены необходимые данные, и постепенно нарастающее чувство бессилия, охватывавшего его по мере того, как он переворачивал тонкие страницы отчетов.
Январь – ничего, февраль – обычная активность, ничего заслуживающего внимания, март… Создавалось впечатление, что по всей Восточной Европе настала тишь, гладь, и божья благодать. Можно уходить в отставку и коротать дни на пляже, потягивая коктейли, благо, денег хватает.
Скрипнула дверь, и Ян обернулся. По проходу к нему шел магистр.
Встав, Ян коротко поклонился, и Кёлер похлопал его по плечу:
– Сядь, сядь, Ян. Ты же знаешь, я не люблю официоза. Тем более, между близкими людьми. Скажи лучше, ты нашел что-нибудь интересное в отчетах?
– Совершенно ничего, магистр. И это меня настораживает.
– Так-так, подробнее, пожалуйста, – Кёлер опустился на соседний стул и откинулся, приготовившись слушать.
– Слишком все тихо и гладко. На фоне общих потрясений последних десятилетий в Восточной Европе тот период, за который я просмотрел отчеты, кажется просто-таки образчиком стабильности. Что не очень вяжется с опытом Ордена. В одной Москве живет несколько сотен тех, кто может так или иначе использовать энергию Приграничья. Добавим сюда Петербург и другие крупные города… Мы должны получить картину достаточно мощной активности. Но, судя по сообщениям, она едва ли не нулевая.
– И какие же выводы ты из этого делаешь? – негромко спросил магистр.
– Учитывая, что агентура ордена в России в последние годы была достаточно слабой, и мы вынужденно полагались на данные Спецотдела, то вывод неутешителен. Собственно, вчера я уже его вам высказал. Спецотдел начал работать против нас.
– Это я помню – кивнул Кёлер, – И это все твои выводы?
– Скорее всего, у верхушки Спецотдела появились свои планы. В которые никак не вписывается сотрудничество со Стражами. Действует он, или они, не в одиночку, их покрывает кто-то из высшего эшелона. Недаром же им удалось так успешно скрыть от нас информацию о ритуальных убийствах. Кроме того – мы с Олафом работаем на месте больше двух недель, и за это время не раскопали ничего. Вообще, ничего. Все встречи заканчиваются пожиманием плечами и ответом в духе, простите, но я ничем не могу помочь, ничего не происходит.
– Правильно рассуждаешь. Все это я заметил и сам. Потому и отправил в Москву именно тебя и Олафа. Вы подтвердили мои выводы. Которыми я, кстати сказать, не спешу пока делиться с остальными членами Внутреннего Круга.
Вяземский остро глянул на пожилого человека, рассеянно поглаживавшего набалдашник черной трости. Магистр спокойно встретил его взгляд, кивнул:
– Да-да, ты не ослышался. Прежде, чем начинать бить тревогу, я должен получить неопровержимые доказательства, и понять, на каком уровне прикрывают авантюристов из Спецотдела. То, что в одиночку они не смогут провернуть серьезную операцию, понятно, ресурсы не те. Но и у нас сейчас не то положение, чтобы вступать в открытое противостояние. Мне было необходимо, чтобы ты сам понял картину происходящего. Я в тебе не ошибся.
Татьяна дергала его за рукав.
– Приземляемся, смотри какая красотища!
Прильнув к иллюминатору, она неотрывно смотрела в ночную тьму, посреди которой полыхало зарево ночной Москвы.
Плавно разворачиваясь, лайнер шел на снижение, давая возможность пассажирам сполна насладиться зрелищем.
До самого горизонта земля пылала электрическим огнём. Улицы и проспекты текли, запертые в берегах кварталов, переливающихся мириадами драгоценных камней.
– Когда смотришь на все это сверху, понимаешь, что город, действительно, никогда не спит, – шепнул Ян Тане на ухо. Она молча кивнула, не поворачиваясь, не в силах отвести завороженный взгляд от электрического моря внизу.
Даже если бы Таня пристально всматривалась в ярко освещенные улицы Москвы, она не увидела бы с огромной высоты небольшого особняка, со всех сторон укрытого от посторонних взглядов глухими стенами соседних зданий и густой листвой ухоженного парка.
Сейчас свет горел лишь в комнате охраны, да на крыльце, совершенно не разгоняя, а лишь усиливая ощущение глубокого мрака, поглотившего здание.
Со второго этажа доносились тихие скрипы и шорохи, заставлявшие охранников – тертых, ко всему привыкших парней, погромче включать звук маленького черно-белого телевизора, стоявший на столе в комнате дежурной смены, и совершать обход особняка только парами.
Еще несколько недель назад, когда на втором этаже не открылась эта чертова выставка, служба здесь считалась отдыхом – приходи, да заваливайся дрыхнуть, не забывая завести будильник, чтобы вовремя сделать обход.
Но теперь все изменилось. Что именно, охранники и сами не могли бы сказать, да их и не спрашивал никто. Но спать во время ночных смен они перестали – слишком жуткие кошмары снились. Да еще этот индеец, о котором господин Лесто предстасказал, что это куратор выставки, который некоторое время поживет в особняке, чтобы лично наблюдать за сохранностью экспонатов… Как же, куратор. Ага, так они и поверили.
Мороз по коже пробирал, стоило только ему пройти мимо. Да и запашок… нет, от него не воняло, как от бомжа, но люди безотчетно настораживались, ощущая почти неразличимый запах, от которого просыпались дремавшие тысячелетиями инстинкты – запах дикого хищного животного.
Один из охранников ночной смены шепотом рассказывал, что как-то зашел в темную комнату, и увидел едва различимую фигуру индейца, стоявшего у окна. Когда он повернулся, то глаза его светились в темноте.
Ему, конечно, никто не поверил, но, на всякий случай, все, кто работал в особняке, старались держаться от краснокожего подальше.
Охранник говорил правду. Глаза Ицкоатля действительно светились в темноте. Сейчас он уверенно шел по коридору второго этажа. Свет ему был почти не нужен. Подойдя к двери, за которой начинались его апартаменты, индеец на всякий случай обернулся, хотя и так знал, что за ним никто не следит, и вставил ключ в замочную скважину.
Войдя, закрыл за собой дверь и прошел в дальнюю комнату, ключ от которой держал на отдельном брелоке.
Войдя, плотно закрыл за собой дверь, и тут же склонился в почтительном поклоне.
В дальнем углу комнаты затеплился едва различимый голубоватый свет, постепенно очертивший фигуру сидящего человека.
Встав на колени, Ицкоатль подполз к нему, и снова поклонился, коснувшись лбом пола.
Ознакомительная версия.
