Она сбавила обороты и несколько секунд внаглую рассматривала меня. Я отстраненно порадовался тишине внутри себя, вчера я бы не смог на такое спокойно реагировать.
— Пойдемте, — наконец произнесла она, и мы двинулись вглубь лавируя между столами.
Робинсон сидел со шлемом связи на голове в отдельном закутке за перегородками
— Шеф, — она постучала по столу, — к вам синто.
Тот лишь поднял раскрытую ладонь.
— Ждите, — перевела она.
Я оглянулся и увидел стул с раскрытым кристаллобоксом, аккуратно переставив бокс на пол, я уселся и сложив руки принялся ждать.
Брюнетка как-то странно посмотрев на меня, выглянула за перегородку:
— Штерн, все равно завтракаешь, покарауль пока…
Донеслось недовольное мычание, и в проходе показался молодой человек, по виду мой ровесник, смуглый латинос с воспаленными глазами и помятым лицом. Ни слова не говоря, он сел на корточки и продолжил жевать какой-то бутерброд прихлебывая кофе, а брюнетка унеслась по своим делам.
Этот Штерн таращился на меня как на особо редкую зверюшку, а Робинсон и не думал прекращать разговор: от него периодически доносились обрывки гласных — шлем коверкает речь, но не глушит ее полностью.
Прошло несколько минут и пристальное внимание Штерна меня окончательно достало:
— Молодой человек, что ж вы глаз-то отвести не можете? Чем я так поразил ваше воображение? — едко поинтересовался я.
Мой собеседник от неожиданности чуть поперхнулся, но потом без тени смущения ответил:
— Да вот пытаюсь понять: вы действительно накрашены?
Я застыл на мгновение.
Дурдом. Жизнь вообще сплошной дурдом и фарс, просто, к счастью, мы не замечаем этого находясь в привычных удобных рамках.
— У меня фингал под глазом, пришлось нанести тон. А что, сильно заметно? — подумав, спросил я.
— Да нет. Просто с лицом что-то не так, и не сразу ясно, что именно. Это во время бегства приложило?
— Нет. Раньше.
Мы замолчали, но Штерн продолжал меня изучать.
— Ну а теперь что? — устало спросил я.
— Слежу, чтоб ничего не стырили, — с улыбкой ответил он.
— Лучше бы глазами занялся, — огрызнулся я. Видать пересматривает данные спутниковой съемки, какие программы ни есть, а человеческого разума они не заменяют.
— Через два часа меня сменят и займусь.
Тут Робинсон завершил свой разговор и Штерн тяжело поднявшись, ушел на свое место.
— Здравствуйте, Фальк-Карааба.
Наверняка этот человек давно отучился произносить «Доброе утро» или «Как поживаете»
— Здравствуйте, Робинсон. Я хотел бы знать, как идет следствие.
Старший инспектор согласно кивнул:
— Я понимаю ваше желание, Фальк-Карааба, но единственное, что я могу вам сказать: все выкладываются на полную, мы работаем… И пока я не считаю ситуацию безнадежной. А более никакой конкретики я вам не дам. И поймите, это в ваших же интересах.
— Все выкладываются на полную? А стимул? Я не поверю, что вас прижало начальство.
Робинсон зло зыркнул.
— А у вас что? Работают только когда сверху давят? У людей нет понятия долга и профессиональной гордости?
Я опустил взгляд на свои руки.
— У нас — есть. Только здесь я подобного еще не встречал.
— Теперь встретили.
— Вы три года руководите отделом и ни разу еще не обнаруживали бункер. При вас было мало смертей и много успешных выкупов…
— Хватит! — Робинсон в ярости ударил ладонью по столу. — Я не собираюсь перед вами оправдываться и что-либо объяснять. Мы ищем бункер! А вы вольны верить мне на слово или нет.
— Ну так дайте мне хоть один аргумент в поддержку ваших слов. Вы же не отрицаете что ваши руководители чересчур спокойны, учитывая ЧТО происходит. Украли старшего посла неприсоединенной планеты, назначили непосильный выкуп, его будут мучить и убьют. Вы ведь понимаете чем это все чревато на политическом межпланетном уровне. Насколько это продуманный и взвешенный поступок.
Евс скривился и сокрушенно покачал головой.
— Я всё понимаю. И мы ищем бункер. Фальк-Карааба, не тяните мне жилы, — устало произнес он. — Мы делаем всё. И вообще, это я хотел с вами поговорить и вот о чем: Вы будете делать обращение к Бездушным? Если да, то с какого канала?
— Я хотел бы зарезервировать время, но оставить за собой возможность отказаться. Я еще не знаю, как лучше поступить, ведь они могут убить его сразу после сообщения что денег не будет.
— А вот этого я бы настоятельно не советовал говорить. Лучше врать и тянуть время. Обычно пытки идут по нарастающей, а если сообщить, что денег не будет, его не просто убьют, а замучают за сутки — двое.
— А если вообще не выйти на связь?
— Это тот же отказ платить, только не высказанный.
— Так я могу зарезервировать время для прямой трансляции, а потом отказаться или перенести его?
— Да. На каком канале?
Еще в посольстве я долго думал над этим вопросом, долго выбирал один из двух.
— Второй новостной.
Робинсон согласно кивнул.
— Завтра в час пополудни?
— Да.
— Хорошо.
Разговор, кажется, закончился.
— А… — Робинсон замялся, — Посол Викен на Деправити и Викен-Алани родственники?
— Да. Отец и сын.
Евс кивнул своим мыслям.
— И лорд Викен летит сюда, — добавил я, — Не знаю, успеет ли к выходу в эфир.
Он опять кивнул.
— Вот вам канал связи со мной, — и он подал кристалл настройки, — Если будете дергать чаще чем раз в два часа, то отвечать не буду. Если что-то супер важное — то встроен красный код звонков. Не злоупотребляйте этим. И, кстати, больше вас сюда не пустят.
— Вы что и Викена не примете?
— Ну вот когда он прилетит, тогда и встретимся. Если он не успеет до трансляции, то мои люди залетят за вами завтра утром, и вы окончательно определитесь с обращением.
— Ясно.
— Я вас не задерживаю.
— Я вас тоже, — произнес я вставая.
Как только я вышел из закутка, ко мне подошел рыжий парень лет двадцати:
— Господин посол, я вас провожу.
Рыжий проводил меня до флаера, ревностно следя, чтобы я ничего не стащил или наоборот не прилепил жучок куда-нибудь.
Итак, до завтрашнего утра плов можно оставить в покое: не хотят конкретикой делиться, и до истерики боятся утечки информации, ну и ладно. Мне есть чем заняться, ведь на всякий случай нужно разобраться с обращением. И нужно, наконец, понять, кого можно «поднять».
Придя домой я начал со второй задачи. Похищение людей в ЕвСе всегда было прибыльным бизнесом в отличие от той же ХИ. Там вытравили этот вид преступления жесточайшими наказаниями всех хоть краем причастных, и принципиальным отказом платить за кого бы то ни было.
