песчаных рапанов. Их, как и устрицы на Земле, подавали сырыми. Я вообще люблю устрицы, они у меня ассоциируются с отпуском и отдыхом. Но местные моллюски на вкус оказались… скажем так, странными. Даже более странными, чем остальная марсианская еда, к которой за несколько месяцев я уже успел привыкнуть. Они пахли морем. Их мясо было упругим и тягучим одновременно. И они действительно были сладкими. Во вкусе прослеживались нотки шоколада, ванили и корицы. Хотя, может статься, ничего близкого там не было — просто мой мозг в панике пытался подобрать ближайшие аналоги странным сигналам, которые поступали от вкусовых рецепторов.
Самолёт представлял собой огромное летающее крыло с электрическими двигателями, установленными в хвосте, над плоским фюзеляжем. Кажется, пару лет назад мне где-то попадалась статья, в которой описывались возможные перспективные направления дизайна лайнеров, предназначенных для пассажирских перевозок. И там была представлена похожая конструкция.
Пассажирских салонов было несколько, и они делились на классы. Мы летели в самом носу, где было панорамное остекление и самые дорогие места.
— В детстве я боялся летать. Представляешь? — сказал Кай, глядя на полосу, на которую выруливал самолёт, — это обнаружилось случайно, когда мне было два с половиной года. Нам нужно было переехать в тренировочный лагерь на дрейфующих льдах для программы климатической адаптации. Мама меня сопровождала. Другие дети остались с отцом. И… у меня случилась настоящая паническая атака. У будущего спецназовца, сверхчеловека с измененными генами, представляешь? — он горько усмехнулся.
— Ну, как я вижу, ты справился с проблемой, — осторожно заметил я.
— Да, — вздохнул Кай, — справился. Оказалось, побочный эффект от одной из модификаций. Купировали, разработав соответствующее лекарство… но знаешь. Наверно, хорошо, что это тогда со мной произошло. Я рано узнал, что такое настоящий страх. Раньше, чем это было предусмотрено в программе. И поэтому получил возможность стать сильнее.
— Ясно, — кивнул я.
— Наверно, это странно — не помнить такие моменты из своей жизни, — Кай бросил на меня беглый взгляд.
— Ещё как странно, — согласился я.
— Хотя тебя… твоё поколение растили в совсем других условиях. Я — более простая модификация, на создании которой настояли ученые. Я никогда не буду настолько сильным и быстрым, как ты. Но зато мне позволили расти на планете. Я только пару раз летал в космос для прохождения длительной адаптации при повышенной гравитации на «бублике». А ты, как мне говорили, жил там постоянно. Среди наших даже ходили страшные слухи, будто таких, как ты растили совсем без семьи. Надеюсь, это неправда — иначе чем мы отличаемся от этих, — он неопределенно махнул в сторону неба, очевидно имея ввиду фаэтонцев.
Я с интересом посмотрел на него. Помолчал секунд десять, и ответил, взвешивая каждое слово:
— Знаешь, — сказал я, — мне бы очень хотелось надеяться, что так и было. Что моей матери не было на станции. Пускай я даже жил и рос без неё.
Кай ответил на мой взгляд, потом улыбнулся, и сказал:
— До того, как стемнеет, самолёт будет идти над побережьем. Это очень красиво. Там, в космосе, я всегда вспоминаю этот вид. На случай, если вдруг возникнут сомнения — кто мы и для чего живем. Ты понимаешь?
— Понимаю, — кивнул я, — знаешь… я долго думал об этом, после того… ну, после того, как заново себя осознал. И знаешь, что я думаю?
— Что? — Кай заинтересованно поднял бровь.
— Если бы мне не рассказали, кто я — я бы не успокоился, пока не стал бы военным. Пока не нашёл бы своё настоящее место.
Кай улыбнулся, кивнул, и откинулся в кресле.
А я, стараясь не переигрывать, вдруг совершенно неожиданно для себя обнаружил, что сказанное — почти правда.
У меня ведь так всё и начиналось. Я ведь не просто так пошёл в ВДВ. И если бы та, земная реальность, если бы отношение к службе, к военным… если бы то общество было хотя бы отдаленно похоже на местное… конечно, ни в какой фитнес я бы тогда не ушёл. Поступил бы в училище, и продолжал бы тянуть лямку тягот и лишений.
Моё представление о военной службе было очень идеализированным. И так уж получилось, что я оказался в месте, где реальность максимально приближена к этим самым идеалам.
Плохо, что меня, возможно, всё-таки подозревают в неискренности и двойной игре. И, наверно, это было правильно с их стороны. В межпланетном конфликте такой напряженности и масштаба полезно быть параноиком. Ведь как я появился? Какой-то мужик, совершенно голый, в космосе. По анализу ДНК — явный генетический конструкт. Да, обнаружен в районе погибшей лаборатории по выращиванию этих самых конструктов. Спросить имею ли я отношение к этому проекту не у кого — он был слишком секретным. И все носители этого секрета погибли вместе со станцией. В общих чертах всё вроде бы совпадает… но что, если фаэтонцы разработали план внедрения суперагента? И я — бомба замедленного действия, хитрый диверсант, засланный, чтобы добыть важнейшие данные и причинить максимум ущерба? Что бы я делал на их месте?
Правильное решение — это однозначно пустить меня в утиль. Взять образец ДНК, и на его основе возобновить опыты.
Что этому могло помешать?
Реальный шанс на то, что я все-таки свой, а не засланный. И ограниченное время, которое не даёт возможности вырастить мне замену.
Как действовать в этом случае?
Готовить меня по первоначальному плану. Для миссии, под которую я создавался. Но окружить круглосуточной опекой и страховкой на любой случай. Заодно искусственно моделируя ситуации, где я мог бы проявить свою подлинную природу.
Конечно, можно было бы пойти простым путём, и просто прогнать меня на местном аналоге полиграфа, который наверняка существует. Вот только, скорее всего, параметры моих реакций даже близко не совпадают с теми, под которые откалиброван прибор.
Я другими глазами посмотрел на Кая. «Сколько ему на самом деле? Тянет ли он на роль суперагента — контролёра, который сможет меня в случае необходимости нейтрализовать?» — спросил я себя. И тут же ответил: «Да, тянет»
За внешней простотой, харизмой и открытостью, неизменно вызывающей симпатию, было в нём нечто хищное. Скрытое, но нет-нет, да прорывающееся наружу. Хотя, наверно, это естественно для генетически модифицированного спецназовца…
Что они могли увидеть и понять, наблюдая за мной? Из того же эпизода с одеждой?
Во-первых, что я точно не фаэтонец. Во-вторых, что во мне много странного. А это — вполне может быть результатом моих модификаций, точный состав которых был уничтожен вместе со станцией.
Значит, мне просто и дальше нужно быть осторожным. Что будет очень не
