– А что там были за эксцессы? – Гитлер и сам не заметил, как увлекся этой неожиданно подвернувшейся темой, совершенно позабыв о терзавших его все последние дни сомнениях.
– Некоторые верующие отказались уходить из лагеря из-за «Апокалипсиса», где говорилось о нанесении знаков приспешникам сатаны. В некоторые фильтрационные лагеря даже приглашали священников для разъяснения, что у Иоанна Богослова чуть не так написано. В один лагерь по ошибке пригласили униатского священника вместо православного. Пленные его закидали чем-то, решив, что священник запродался не только немцам, но и дьяволу. Для этой категории пленных даже появилось ироническое прозвище – «богословы».
Еще имели место неоднократные случаи флегмон после спешного татуирования, в том числе с потерей руки. Также отмечено появление категории пленных, называемых «чистотельщиками». Это те, кто решил потом свести татуировку. Уже выявлено несколько составов, используемых пленными, в основном на основе сока чистотела. Не у всех хорошо получалось. Вернее, практически ни у кого – рубцы потом выдавали. Этих с рубцами тоже сразу к партизанам причисляют. Это, кстати, тоже своего рода тест, позволяющий отсеивать негативно к нам настроенный элемент. В общем, определенные недостатки у системы все же имеются. Но в целом разработанные меры себя оправдали. Большинство пленных с пониманием отнеслось к избранным нами мерам и было весьма радо возможности отправиться домой ценой столь незначительных неудобств.
Наши оккупационные власти подтверждают, что настроение населения в целом благоприятно для нас, хотя отношение к нам в различных регионах могут существенно отличаться. У меня есть все основания полагать, что роспуск по домам значительного количества военнопленных, в совокупности с дальнейшими успехами наших армий на фронте, обеспечит окончательный перелом в настроении в выгодную нам сторону.
– Что ж, тем лучше для них. В противном случае им придется испытать на себе и другие методы подчинения, которыми мы располагаем. – Гейдрих растянул свои тонкие губы в вежливой усмешке: от неуверенности фюрера не осталось и следа – еще одна маленькая победа, которую он может с чистой совестью записать на свой счет.
* * *
В начале октября на Восточном фронте установилось относительное затишье – противоборствующие группировки советских и немецких войск замерли в состоянии неустойчивого равновесия. Каждая сторона лихорадочно готовилась к новым боям, стремясь извлечь из возникшей оперативной паузы максимум возможных преимуществ.
Ефрейтор РККА Роман Александрович Марченко тоже готовился… к выписке из госпиталя. Вернее, наслаждался последними днями покоя перед неминуемой отправкой обратно на фронт. Нога уже практически зажила, позволяя ходить без палки не хромая. Только бегать, как раньше, пока еще не получалось, но врач уверял, что за этим тоже дело не станет.
Единственным, что отравляло Ромке спокойную жизнь, было беспокойство о судьбе родных, поселившееся в его душе после того самого злополучного письма из Нижнего Тагила. Чем бы Марченко ни занимался с тех пор, мысли неизменно, так или иначе, сворачивали на эту проторенную дорожку. Вот и сейчас: прочитал коротенькую заметку, напечатанную в одной из центральных газет, и тут же живо переложил описанную ситуацию на свой конкретный случай.
Статья, кстати, была любопытная и повествовала как раз о немецком оккупационном режиме на завоеванных территориях. Так что Роме на сей раз не пришлось особо напрягать воображение, чтобы соотнести прочитанное с волновавшим его вопросом. Вот только напечатанное его совсем не обрадовало, так что мысли у Романа роились совсем не веселые. Статья, написанная, неким Эренбургом, заканчивалась примечательным наблюдением:
«В одной из сожженных деревень под Можайском можно увидеть назидательную картину: на пепелище лежит полусгоревший труп немца. Огонь выел его лицо, а голая ступня, розовая на морозе, кажется живой. Колхозницы рассказывают, что этот немец вместе с другими «факельщиками» поджигал деревню. Бутылка с горючим вспыхнула в его руке. Лежит ком обугленного мяса: преступление и наказание.
…Они жгут сейчас русские города и деревни. Безумцы, они не понимают, что они жгут Германию. Я вижу страну гитлеровцев, сгоревшую, с голой розовой пяткой… Поджигатели сами сгорят. Я знаю, они тогда завопят: «Нихтс! Нихтс! Это не мы. Это Гитлер». Но мы теперь учимся не слышать поздних жалоб. Мы учимся не видеть притворных слез. Мы скажем каждому: «Не только Гитлер жег – ты. Гитлер для тебя был божеством, фюрером, Вотаном. А для нас Гитлер – ничтожество, шпик, один из фрицев. Такой же фриц, как ты. Не ссылайся же на Гитлера. Умел грабить, умей держать ответ». Не одна колхозница придет со счетом – миллионы. Весь наш народ, вся Европа. От Черногории до Норвегии.
Вы будете выть: «Защитите нас от сорока народов». Никто вас не защитит. Ваши военные заводы, ваши арсеналы взлетят. Ваши крепости будут срыты. Ваша свастика будет растоптана. Вы сможете на берлинской улице, именуемой «Аллеей побед», поставить еще один памятник: Германию с факелом. Германию-поджигательницу, обугленную, уродливую и черную, как ночь, – горе-Германию». [59]
Вроде бы оптимистично, но на душе все равно погано. Наверное, оттого, что спалить Германию данный литератор обещает когда-нибудь потом, а немцы жгут советскую землю уже сейчас. В том числе и родной Тростянец…
При воспоминании о доме Рома опять погрустнел. В Тростянце остались мать, сестренка, дед с бабушкой, Оксана… Про Оксану отец в своем письме вообще не упоминал! Что, трудно было черкнуть пару строк? Ведь знал же, что она единственному сыну не чужая. Так нет же, уперся, как баран! Вот не нравилась ему будущая невестка, хоть ты тресни, и он ее ни полсловом не помянул. А Рома теперь гадай: смогла она уехать или нет? И если смогла, то где ее теперь искать прикажете? А если не уехала, значит, теперь в оккупации – тут и вовсе не знаешь, что и думать. Особенно после вот таких вот статеек, где в красках расписывается, как фашисты жгут целые села, вместе с жителями, вешают всех подряд, грабят, насилуют, пытают, убивают… Даже фотографии есть! Из Ельни, например, которую не так давно отбили у немцев после долгих боев. Не хочется в такое верить. Ох и не хочется! Но от хотения тут мало что зависит. Посоветоваться бы с кем знающим…
Идея поделиться своими соображениями и послушать совета показалась Роме стоящей. Если и не получится разговор, так все равно его через пару дней из госпиталя выпишут, и поминай как звали. А если выгорит все, то, может, и присоветуют чего стоящего. Ну, или хоть выговориться удастся – глядишь и полегчает.
