– Сам я так и не определил, сколько времени бродил там, держась на армейском снадобье днем и злости ночью. Как только наступала темнота, приходили тени и шептали. Сводили с ума. К счастью, – нехорошо ухмыльнулся Кинби и у Марты похолодело внутри, – я достаточно давно мертв и достаточно давно сошел с ума, так что у них не получилось. Л притрагиваться ко мне они боялись. Или не могли, уж не знаю.
Не помню, как оказался на той поляне. Вот только что стволы-трубы, глухое утробное бульканье, шепот…
И – идеально круглая поляна, в середине огромное сооружение, похожее на термитник. Белое, ажурное.
Прекрасное, но настолько чуждой красотой, что вызывает отвращение.
Дикая мешанина туннелей, часть их видна – снаружи фрагменты стен отсутствуют. Вокруг овальных входов вьются тени и шепот, шепот… Знаешь, как возле осиного улья. Вроде и негромкий, но настолько угрожающий, что понятно – не приближайся.
В одном из тоннелей, в открытой его части, я увидел Дэмъена. Он лежал, неподвижно глядел в потолок и кричал. Вокруг покачивались несколько теней, неторопливо, в такт крику.
Наверное, я не слишком хорошо соображал, что делаю. Сорвал с ремня гранату, выдернул чеку и бросил в одно из входных отверстий. А сам полез по стене этого термитника. Внизу бухнуло, термитник вздрогнул. Я был уже рядом со своим товарищем. Поднял, перекинул через плечо и начал спускаться. Дэмьен продолжал кричать. Это меля ужасно бесило, но останавливаться и что-то делать времени не было.
Потом я бежал и слушал монотонный крик. Мне было страшно опускать его на землю. Страшно заглядывать ему в лицо. Но пришлось это сделать, в конце, концов.
Лицо Дэмъена уже стало заостряться, глаза… белок пропал совсем, в никуда смотрели две лужицы тьмы.
Я не знал, как мне остановить все это. Поэтому полоснул себя ножом по запястью и сжал руку в кулак. Кровь у меня течет плохо, каждая капля долго собиралась, висела, потом лениво отрывалась и падала в его раззявленный рот.
Сколько я так сидел, сжимая и разжимая кулак, не знаю.
В конце концов Дэмьен замолчал.
Я поднял его, снова перекинул через плечо и пошел вперед.
Черед трое суток мы вышли к границе Города.
– А что случилось с ним потом? – убедившись, что Кинби не собирается продолжать, спросила Марта.
– Дэмьена списали. Его долго пытались лечить, он побывал и у Милосердных Сестер, и даже в самом Доме Леди Сновидений, и у техномагов Лантоя.
Им удалось отчасти спасти его разум. Но… мне пытались объяснять. Он уже не совсем принадлежит нашему миру. Он сам стал перекрестком многих пространств, но не может это контролировать, ею разрывают разные миры. Если бы он не был мантом, то просто стал бы Переродившимся – существом, потерявшим себя среди мириада пространств и реальностей. А так – его способности дали точку опоры, позволили сохранить хоть что-то.
Он пытался применять несколько раз свои умения.
– И как? – с надеждой спросила Марта.
Кинби лишь покачал головой в ответ.
– Это страшно.
И отказался отвечать на вопросы.
Сказал лишь, когда они уже выходили из кафе:
– Для него сделали специальные браслеты, блокирующие любые мант-способности. Теперь он может жить. Но жить инвалидом. Я слишком поздно пришел.
* * *
– Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю, если ни разу не видел? – продолжал глуховатый голос, пока Марта шла вдоль белых колонн. Звук шагов гулко отдавался в пустом переходе, но нисколько не заглушал слова. Казалось, именно они полностью заполняли белый кафельный объем перехода.
Голос смолк, в воздухе поплыли вязкие гитарные аккорды. Подойдя к гитаристу, Марта встала напротив, прислонилась спиной к колонне. Окинула собеседника внимательным взглядом.
Дэмьен был еще выше и тоньше, чем она ожидала после рассказа Кинби. Лицо пряталось в тени широкополой шляпы. Старой, потертой, с обвисшими полями. Черный свитер с высоким воротом, делающим шею еще тоньше и длиннее, серый пыльник до пят. Черные драные на коленях джинсы, высокие солдатские ботинки.
Тонкие нервные пальцы скользят по гитарному грифу.
Гитарист нависал над своим инструментом.
«Обвивался», – пришло в голову Марте. И сразу же она поняла, кого он ей напоминал. Змею. Нет, даже не змею.
Змея.
Гитарист поднял голову и взглянул на Марту.
Лейтенант Марино сглотнула. Сначала ей показалось, что у Гитариста нет глаз. Почти сразу поняла – есть. На нее смотрели два провала в темноту. Это были не просто черные глаза без белка. Не две лужицы черного цвета. Не колодцы. Именно провалы. Засасывающие, заставляющие голову кружиться.
Марте показалось, что она смотрит с огромной высоты на поверхность планеты, миллиарды лет не знавшей солнца. Она смотрела и видела там, на дне этих провалов, иссохшую черную равнину, полную трясущихся от холода призраков.
Поспешно отвела взгляд. Услышала тихий горький смех:
– Не бойтесь.
Шорох одежды, тихий щелчок:
– Смотрите теперь. Не бойтесь, Марта.
Провалы исчезли, закрытые узкими черными очками. Теперь Гитарист стал просто очень худым и бледным человеком в потертой одежде. И очень молодым, удивленно отметила Марта. Она ожидала, что он будет выглядеть, как потрепанный жизнью, опустившийся мужик, типичный обитатель подземных переходов. Грязноватый, с отросшими ногтями, воняющий помойкой.
Худощавый человек, чисто выбритый. Пахнущий… Ничем.
Во всяком случае, Марта никакого запаха не уловила.
– Теперь, когда вы меня изучили, может быть, скажете, чем я обязан вашему визиту, госпожа Марино? – учтиво спросил Гитарист. Вопросительным знаком повис тягучий звук гитарной струны.
– Откуда вы меня знаете? – чувствуя себя на редкость глупо, спросила Марта.
– Голоса, голос-а-а, – шепнули тонкие бледные губы ее собеседника. – Они мне сказали. Что вы придете.
Марта решила не уточнять. Знал, значит знал.
– Мне надо оставить сообщение Кинби.
Человек осторожно опустил гитару, прислонил к колонне. Резко сполз по кафелю, уселся так, что острые колени оказались на уровне подбородка.
– Он не ходит ко мне. Слишком тяжело.
– Кому? – не удержалась от вопроса Марта.
– Ему. Он считает себя виноватым. Зря. Но не изменишь.
Гитарист говорил коротко, отрывисто. Слова слетали с губ, отсеченные друг от друга невидимым лезвием.
Марта присела на корточки напротив. Сидела и смотрела в непроницаемые стекла черных очков. Гитарист по-птичьи наклонил голову:
