– Этар! – Сергей, плача, попытался обнять волка, но тот мотнул головой, отбрасывая его руки.
«За что?» – посмотрел в глаза Адама Фолза сейр и рука с зажатым в ней пистолетом опустилась.
– Этар, прости нас, пожалуйста, прости, – Сергей умоляюще протянул к нему руки, – я знаю, нам нет прощения, но прости нас, прошу тебя, заклинаю всем, что мне дорого!
Волк молчал, его глаза, теперь уже пустые, как две погасшие звезды, смотрели в глаза Адама Фолза.
– Этар! – закричал Сергей, его голос эхом отразился от невысокого потолка и больно ударил всех, кто сейчас находился в этой тесно заставленной столами комнате, комнате, в которой снова остановилось время.
«Ты вернул мне жизнь, Сережа», – сейр ласково посмотрел на человека, стоящего перед ним на коленях, «я благодарен тебе, но теперь моя жизнь мне больше не нужна».
Волк повернулся и выскочил из комнаты.
– Черт, – крикнул Адам, хватаясь за трубку телефона внутреннего оповещения, – охрана, охрана! У нас чрезвычайная ситуация – пленный волк вырвался на свободу! Будьте предельно осторожны! Разрешаю применить всё имеющее оружие! Остановите его любым путем! Охрана, черт! – Адам увидел, что впопыхах не переключил интерком на передачу.
Он уже потянулся, чтобы исправить свою ошибку, но замер, остановленный тихим голосом Сергея:
– Не надо, Адам. Он никого не убьет…
Сергей Дубинин летел вниз, стоя на грузовой платформе. Он опередил Адама, выскочившего вслед за ним из пункта контроля, и теперь Адаму пришлось дожидаться следующей платформы. Внизу, на ступенях широкой спиральной лестницы, проходящей по всему огромному конусу Башни, он видел темное пятно, стремительно растущее в размерах. Это темное пятно упрямо летело вниз, как выпущенная из лука стрела.
– Этар, – прошептал Сергей…
Он спрыгнул с платформы на втором уровне Башни и побежал, из последних сил пытаясь не упасть. Он увидел, как сейр вбежал в одно из нежилых помещений уровня. Когда Сергей влетел в темную комнату, он успел увидеть, как исчезает в оконном проеме знакомое косматое тело. Дубинин повернул регулятор окна на «полную проницаемость» и по пояс высунулся из окна.
– Этар! – жалобно позвал он.
Темный приземистый силуэт внизу замер и светящиеся золотистые глаза посмотрели вверх, где виднелось белое пятно человеческого бледного лица.
– Не надо, прошу тебя! Не надо…
«Незачем, Сережа. Прощай», – и черная фигура бросилась бежать, вплотную прижимаясь к земле.
– Я же спас тебя! Я приказываю тебе вернуться! Твоя жизнь принадлежит мне! – разнеслось над Пустошью.
Черная тень замедлила бег.
– Вернись, друг! Прошу тебя, вернись, – беспомощно плакал человек.
«Прощай», – донеслось издалека.
* * *
"Незачем больше жить, незачем! Как же мне больно, как же мне больно!
Почему? Зачем боль, зачем?
Не зови меня, не зови! Если ты еще раз позовешь меня, я не устою перед твоим голосом, я вернусь, а мне нельзя возвращаться.
Мне нужно уйти, убежать.
Какая боль! Какая мука! Как же мне больно!
Простите меня все. Простите…
Бежать, бежать…"
* * *
В Башне объявили тревогу. Никто не понимал, почему – голос Адама Фолза был глух, слова казались рычанием умирающего волка.
Потом дежурные электрики осветили Пустошь и увидели, как к заграждениям внутреннего периметра бежит черная фигура, так хорошо знакомая многим солдатам, так и не вернувшимся из леса. Электрики направили на волка лучи двух мощных прожекторов, захватывая черную тень в перекрестье двух столбов света. Солдаты с соседних постов стреляли по этому черному силуэту, но почему-то промахивались.
Волк несся огромными плавными прыжками к сияющей линии проволочной ограды, ни на миг не замедляя бега.
Так и не остановленная ни пулями, ни светом прожекторов, черная тень на всем бегу врезалась в сверкающую паутину. Вылетел мощный сноп ослепительно-синих искр, ограда покачнулась, но не была разорвана. Черная тень повисла на проволоке, черная тень какое-то время корчилась в немыслимо ужасающей дьявольской пляске, несущей смерть и освобождение, а потом затихла.
Лучи прожекторов скрестились на белой фигурке с развевающимися на бегу, как крылья умирающей птицы, полами распахнутого халата. Фигурка бежала к ограждению молча, так же, как и та черная тень. Лучи безжалостного света провожали эту белую фигурку до тех пор, пока она не упала на колени перед сверкающими металлическими нитями, перечеркнутыми черным обугленным пятном. Лучи били в согнутую спину и опущенные плечи до тех пор, пока к фигурке не подбежали люди, пока еще не понимающие, что произошло.
Люди подняли на ноги человека в белом и увели его назад в Башню, а упрямые лучи, которых некому было погасить, продолжали освещать мертвого волка на мертвой металлической паутине до тех пор, пока не был отключен ток и над лесом не поднялось безразличное солнце…
* * *
Мы услышали, как что пролетело над лесом, а затем ночь взорвалась огнем. На како-то миг мне показалось, что взошло солнце – настолько яркой была эта вспышка. Затем мы почувствовали сильный удар раскаленного воздуха и ужасающий грохот, как будто шум падения тысячи водопадов. А затем мы услышали крики.
Мы замерли на месте, ошеломленные, онемевшие. Какой-то миг мы только и могли, что стоять и смотреть, как корчатся в огне черные фигурки, как мечутся среди деревьев, объятых пламенем, огненные клубки горящей шерсти и слышать эти ужасные в своей предсмертной боли крики умирающих сейров. Этими криками был наполнен весь лес, эти крики заглушали все звуки вокруг, даже стон горящего леса и падающих деревьев. До того места, где вовсю бушевал самый страшный пожар, что мне довелось видеть за всю свою жизнь, было не так уж далеко и я увидел всё. Даже больше, чем мне хотелось увидеть.
Я увидел, как трава пеплом взлетает в небо, как несутся вверх колючие искры. Я увидел, как заживо горят мои сородичи, как глаза огненными каплями падают в пламя из пустых глазниц, я увидел, как клочьями слезает кожа с горящих тел, как закипает выступившая кровь, еще живая кровь еще живых тел. Я видел, как горят наши дети, как их маленькие, жалкие в своей беспомощности тела корчатся в огне. Я увидел смерть и хаос. Я видел, как пока еще живые сейры пытаются найти выход из огненной ловушки, но тщетно – пламя настигало их повсюду, выжигая воздух из легких и жадно пожирая тела. И крики, эти ужасные крики – плач умирающих детей врезался в мое сердце свирепой молнией. В моих ушах кричали, вопили, причитали тысячи умирающих голосов, тысячи истошных воплей рождались и тут же умирали в моей голове.
Эти крики навсегда остались в моей памяти, какое-то время я слышал их постоянно, каждый миг, с каждым своим вздохом, с каждым ударом сердца.
