Орми вздрогнул. «О Имир, смилуйся над нами!»
Три долгих дня мамонты брели по болоту, с трудом вытаскивая ноги из вязкой трясины. Туман снова поднялся над равниной — на этот раз даже стена пропала из виду, и день стал похож на сумерки.
На четвертый день Орми почувствовал боль во всем теле — странную боль, одновременно тупую и резкую, как будто болело сильно, но немного в стороне и не совсем у него. Он посмотрел на свои руки и вскрикнул от ужаса. Руки были изрезаны, изгрызены, сожжены — кровавое горелое месиво. Но он мог шевелить пальцами, и они сохранили осязание. Потом он почувствовал, как выдавленные глаза стекают по щекам тягучей массой… Но он не ослеп, он видел. Он весь как бы разделился надвое — одно тело истязали невидимые существа, другое же оставалось невредимым. Его охватила дрожь. Он позвал Эйле и не узнал собственного голоса — таким он стал хриплым, жалким, чужим.
Эйле сидела впереди. Не оборачиваясь, она сказала глухо, как будто издалека:
— Мужайся, Орми. Тень иного времени упала на нас. Главное время разорвано. Это перекресток миров.
— Я весь в крови… Глаза вытекли… Меня пытают невидимые призраки!
— Будет хуже. — Голос Эйле доносился словно из глубокой пещеры. — Все миры, все пузыри и петли встречаются здесь. Время стало совсем мягким, оно расщепилось и расползлось…
— Откуда ты знаешь? Повернись!
Эйле повернулась… Нет, не Эйле! Изуродованный труп со следами ужасных пыток. Лицо было обезображено до неузнаваемости. У Орми перехватило дыхание. Страх, холодный и липкий, как туман над болотом, пронизал все его тело. Труп Эйле приоткрыл ссохшийся, окровавленный рот и произнес:
— Я знаю все. В миллиардах миров моя душа обитает по ту сторону жизни. Мертвым все видно. Я знаю. Сейчас мы расстанемся, Орми. Мы уйдем в разные стороны и вряд ли найдем дорогу назад. Вот куда мы попали, милый мой друг. Тени всех миров и времен — на нас. Страна-оборотень, мир-оборотень, время-оборотень.
— Иные миры, все эти петли, ведь они выпадают из вселенной, как же они оказались здесь?
— Они есть. Они не исчезали. Сейчас мы просто видим больше. Верь всему, что увидишь, Орми. Это не сон.
Туман сгустился, и говорящий труп исчез. Потом Орми почувствовал, как лопается под ним шкура Белолобого. Ноги погрузились в мертвое и холодное. Мамонт тоже был мертв, он сгнил и развалился на части.
И вдруг туман рассеялся, и вместе с ним исчезли и люди, и мамонты. Не было больше ни стены, ни болота. Орми стоял посреди бескрайней каменистой равнины. Без деревьев, травы и мха. Только сухой ветер и пыль на камнях.
Орми бесцельно побрел вперед. Боль прошла. Тело стало легким. Куда-то пропала одежда, оружие. Он был наг, и душа опустела. Он шел долго и вдруг увидел людей. Таких же нагих и прозрачных. Они шли ему навстречу. Первой приблизилась женщина с волчьей головой. Орми узнал ее. Это была Ильг, его мать.
— Вот и ты, Орми, — сказала она.
— Мать…
— Ты думал, я исчезла? Посмотри вокруг. Какая пустота! Это та пустота, в которую мы все ушли. Ничто не исчезло, Орми. В том-то и дело. Ничто и нигде не может исчезнуть. Теперь ты поймешь это сам. В этом — смысл. А печаль — в том, что нигде ничего не появится. Мы прошли сквозь время. Отсюда нам видно. Мир недвижен. Он мертв. И поэтому лучше всего быть в пустоте. Здесь нет обмана и не кажется, будто что-то можно изменить.
Орми узнал и других умерших: болотного выродка — своего отца, погибших ядозубов. Полчища мертвых окружили его. Толпа призраков покрыла равнину до горизонта.
— Выведи меня отсюда, о мать моя, собакоголовая Ильг! — взмолился Орми. — Я попал сюда по ошибке. Я еще жив. Я еще должен так много сделать!
— Жив? Жив?! Жив?!! — заголосили мертвые, отступая от Орми, погружаясь в землю, взмахивая сухими руками.
Ильг-волчица покачала головой:
— Отсюда нет возврата. Но ты оскорбил нас глупыми и жалкими речами. Пустота исторгает тебя. Ты пойдешь еще глубже. Вон!!!
Ильг взмахнула когтистыми лапами и завыла по-волчьи, вытянув морду по ветру.
Мертвецы исчезли. Не было больше ни камней, ни пыли. Земля стала розовой и теплой. Круглые ямы — все одинаковые, с ровными пологими краями испещряли ее поверхность, образуя правильные ряды. Кое-где торчали толстые, изогнутые деревья без ветвей и листьев — одни лишь черные стволы. «Это место я знаю, — усмехнулся про себя Орми. — Это живая земля, мешок с горячей кровью, из моей упыриной петли. Ямы — поры на коже, деревья волоски».
Упыри, с раздутыми красными животами, похожие на насосавшихся комаров, валялись повсюду. Они цеплялись когтями за упругую кожу земли. Вдруг один из них пошевелился, встал и пошел к Орми. Его брюхо зыбко качалось, задевая колени. Это был Имро. Из оставленной им дырочки в земле сочилась кровь.
— Ты и я — одно, — прошипел упырь. — Даже время нас не разделит. Сейчас мы сольемся. Ты увидишь, как это сладко, когда время бежит вспять. Это уже скоро. Ну, куда же ты?
Орми попятился. Споткнулся о какого-то упыря, упал.
— Берегись! — раздался в его голове голос Эйле. — Если он дотронется до тебя, вы сольетесь! Тогда тебе уж не вернуться в главное время!
Имро прыгнул, оттолкнувшись ногами, как лягушка. Орми вскочил и побежал прочь. Он слышал, как позади шлепает по земле брюхо Имро, — упырь скакал следом. Все ближе, ближе…
Потом все стихло. Упыри исчезли.
— Спасен… — пробормотал Орми. — Упыриное время пошло вспять, и их унесло в прошлое. Разошлись мы с тобой, дружище, кошмарный мой двойник. Да поможет мне Имир больше с тобой не встречаться!
Кожа земли побледнела и стала холодной. Кровь перестала бежать из ранок. Накатила волна смрада. Земля умерла. Орми стоял на застывшем разлагающемся трупе. Шипящий упыриный голос в голове Орми произнес те же слова, что и Ильг:
— Ты пойдешь еще глубже!
И вот земля снова стала твердой. Теперь она вся состояла из мельчайшей пыли. Пыльные ямы и пыльные холмы. Здесь царила полная тишина. Никакого движения, ни ветерка, ничего живого. Воздух был совсем тонок, его не хватало для дыхания. В почерневшем небе мерцал огромный темно-красный круг, весь в черных прожилках и пятнах. «А это что за мир? — подумал Орми. — Он еще хуже прежних. Совсем мертвый. И отсюда уже, наверное, недалеко и до конца. Впрочем, что мне за дело».
Он сел в холодную пыль и закрыл глаза. «Только глупец мог бы надеяться… — шептал он в темноту, — найти нужный путь в этом лабиринте времени. Все кончено…»
Орми знал, что все увиденное им в последние часы — не сон и не бредовые видения. Чувство реальности было крайне острым и ни разу не покидало его. Нет, все правда. Он вспомнил, что сказала Эйле перед тем, как исчезнуть. Все эти времена и миры существуют. Просто раньше мы не видели их. А теперь вдруг стали видеть больше, гораздо больше, чем раньше. Это и есть дыра во времени, перекресток миров — место, где человек прозревает.
