ему полезен, и поэтому Волков заговорил:
– Господин первый магистр Крамер, только из уважения к вам я попрошу моих барабанщиков более не шуметь, а мушкетёров более не палить из мушкетов, но также я прошу и вас впредь не говорить мне о «повелениях» какого-либо лица, если то лицо не венценосное. Ибо никто, – тут Волков поднял палец к небу и уже почти кричал, чтобы собравшиеся люди его слышали. – Никто не имеет права мне повелевать или приказывать, кроме моего сеньора, герцога земли Ребенрее курфюрста Карла Оттона Четвёртого.
– Да-да, конечно, господин генерал, – магистр был рад, что всё так разрешилось, а посему кивал и кланялся.
Дальше он так и поехал, без труб, барабанов и выстрелов, но вот колокола всё так же звонили, а толпа на его пути всё также собиралась немалая.
Сам канцлер вышел во двор дворца его встретить. А с ним были едва ли не полдюжины разных господ из канцелярии, и это не считая секретарей разных министров. В общем, его встречали при дворе как важную персону. Вот только Фезенклевер ему ничего не сказал лишнего, он был показательно вежлив и нейтрален и сообщил барону, что Его Высочество сейчас занят и принять его не сможет. Волков, конечно, к этому уже был готов. Но сам факт того, что его вышел встречать сам канцлер, говорил о многом. Если бы генерала ещё и сразу принял и герцог, то это был бы уже настоящий триумф, которого так не желали те, кто посылал к нему Крамера с запретами шествия. Вот только генерал, вернувшийся с победой, не собирался торчать в приёмной своего сеньора; он произнёс:
– Как только я понадоблюсь Его Высочеству, пришлите за мной.
Тут Фезенклевер уже удивился:
– Вы не собираетесь подождать, пока Его Высочество освободится и примет вас?
Да, именно этого он делать не собирался.
– Я буду здесь рядом, в таверне «Шесть хвостов». Хочу привести себя в порядок, прежде чем предстану перед герцогом.
Весь вид канцлера так и говорил ему: вы уверены, вы понимаете, что делаете? Этот поступок весьма необдуманный, и если герцог вас не принимает, лучше быть в его приёмном зале и ждать, пока вас удостоят чести. А уйти сразу после отказа – так то будет шаг весьма независимый и дерзкий.
Но генерал и сам понимал всё это. Он знал, что делал. И знал, что будет делать впредь. Поэтому продолжил:
– Если Его Высочество найдёт для меня время, я тут же явлюсь по его желанию.
Сел на коня и уехал, зная, что его враги будут радоваться такому его поведению. Но теперь, после того как он сорвал наступление еретиков на Фёренбург и его статус при дворе должен был заметно подрасти, он мог себе это позволить. Тем более, что среди генералов и офицеров герцогства и ближайших земель, как и среди солдат, его авторитет теперь был очень высок. В этом он не сомневался. Ещё бы, много ли наберётся в мире людей, которые могли утереть нос прославленному вождю еретиков ван дер Пильсу! Вот то-то и оно, что таких было… по пальцам одной руки перечесть. И он был среди них.
Так он и уехал из резиденции курфюрста и остановился на постоялом дворе «Шесть хвостов». То была самая большая и богатая таверна рядом с замком. И ему встала в копеечку оплата номеров для офицеров и выезда, пришлось раскошелиться и на конюшню, и на стол для офицеров. Но искать что-то дешевле барону не хотелось. Гостиница славилась расторопной прислугой, отменной кухней и чистотой, также отсутствием клопов и, что было важно, хорошими конюхами. Как только он въехал в номер, так просил для себя ванну. Тут всё было недёшево, но генерал сейчас не считал денег. Он рассчитывал, что герцог покроет хотя бы эти мелкие его траты. Фёренбург того стоил.
Пока ванна готовилась, а он с офицерами в отдельном обеденном зале пил вино и ел сыры, к нему опять пришёл, как это ни странно, первый магистр города Крамер. Волков встретил его и даже предложил вина, от которого тот вежливо отказался. И тогда генерал спросил магистра с усмешкой:
– А сейчас с каким повелением вы пришли? Может, нам вести себя потише? Может, мы слишком шумим в трактире?
И опять Крамер чувствовал себя неловко, поначалу мялся, но потом овладел собой, подошёл к генералу поближе и тихо заговорил:
– Вчера от графини, – слово «графини» он произнёс с большой значимостью и видимым уважением, – приходили люди, говорили насчёт пира и бала в ратуше, обещали залог, но залога не внесли.
– Так вам нужны деньги? – догадался генерал.
Но первый магистр города Вильбурга вдруг ответил:
– Наоборот.
– Наоборот? – не понял Волков. – Что значит наоборот?
– К сожалению, пир в ратуше приказано… – Крамер помялся, – не дозволять, и раз уж задаток не был дан заранее, то теперь он, получается, и не нужен.
Барон же пропустил всю эту ерунду про задаток, это его вообще не интересовало, и спросил лишь:
– И кто же это приказал вам не дозволять мне пировать в ратуше?
И опять магистр мялся, не хотел говорить, подлец, кто ему это приказал. И тогда генерал и говорит ему, уже не скрывая своего раздражения:
– А ну-ка отвечайте мне!
Крамер только глаза пучит и молчит. Но Волков уже всё решил, он хочет знать, кто это в столице осмеливается его так унижать. Генерал знает, что это не герцог. Нет. Тот до таких мелких гадостей никогда не опустится. Это благородные мерзавцы, что копошатся вокруг престола Его Высочества.
– Отвечайте! – говорит барон уже сквозь зубы. – Иначе прикажу моим солдатам бить вас палками.
И, видя такое дело, уже встаёт из-за стола капитан Вилли Ланн и, подойдя сзади к магистру, кладёт ему тяжёлую руку на плечо.
– Ну! Назовите мне имя того человека, что пытается унижать меня весь день!
Крамер глядит на недобрые и даже суровые лица офицеров, потом косится на капитанскую руку на своём плече и наконец произносит:
– То распоряжения господина Кюна.
– Ах это Кюн! – Волков кивнул. Как он мог сразу не догадаться? Кто же ещё мог отдавать распоряжения городской магистратуре, если не камергер Его Высочества, распорядитель церемоний, а по сути, бургомистр города Вильбурга. Неясно было только одно.
Генерал вздохнул. И махнул Вилли рукой: отпустите его, капитан.
Он даже ничего не захотел говорить первому магистру, лишь отвёл от него взгляд, потеряв интерес. Кажется, барон начинал уставать от всего этого. То ли годы брали своё, то ли последнее время, что он проводил в праздности, успокоило его,
