Сергей Антонов - Непогребенные

— Заткнитесь! — рявкнул Толик хору призраков, передергивая затвор автомата. — Заткнитесь, уроды! А ты, Желтый, перестань прятаться за спинами своих кукол! Выходи, помериемся силами!

Теперь у Толи была возможность выбраться из кошмара в реальность, но он сам этого не хотел. Жаждал поединка. В ответ на вызов вагон дернулся, останавливаясь. От толчка призраки попадали с сидений на пол и остались лежать в позах сломанных кукол.

Центральное окно треснуло и разлетелось на осколки от удара огромного когтя. Желтый влез в вагон через дыру и остановился в проходе, с улыбкой глядя на Томского. На этот раз монстр предстал в образе карги. Скособоченный оттого, что култышки ног были разной длины, Желтый помахивал когтем, заменявшей левой руке кисть. Правую руку он прятал за спиной, словно готовясь сделать сюрприз.

— Пассажир Томский, вы проспали конечную станцию! — объявил демон, подражая голосу машиниста из поездного динамика. — А разве не знаешь, что бывает с пассажирами-сонями? Их вытаскивают из вагонов на особой станции. Заковывают цепи и заставляют работать на истинных хозяев Метро — Невидимых Наблюдателей! Когда рабы стареют, их отпускают на волю. Они приходят в себя в переполненном вагоне метро и не могут вспомнить, где провели долгие годы. Но ты будешь помнить, обещаю. Каждый день я буду отмечать этим когтем на твоей коже. Превращу тебя в сито!

— Ты никогда не работал в цирке? — поинтересовался Толя, демонстративно опуская вниз ствол автомата.

— Что-о-о?

— На фокусника ты не тянешь, — задумчиво продолжал Томский, наслаждаясь яростью Желтого. — А вот клоун из тебя получится замечательный. Этот хобот, глаза-стеклышки. Прямо человек-слон. Как насчет такого сценического имени?

— Я тебе покажу фокус! — прошипел Желтый. — Фокус, от которого у тебя закипят мозги. Ты ведь хотел знать, кто рыдает на моей станции? Так узнай, гаденыш!

Желтый выставил вперед руку, спрятанную за спиной. Как и предсказывал Шаман, вместо кисти на ней была человеческая голова. Томский не был готов лишь к тому, что это будет голова Мишки.

Мальчик плакал. Из-под закрытых век катились слезы. Собираясь на подбородке в ручеек, они падали вниз и образовывали на полу лужу багрового цвета.

— Мы на пару угробили пацана, — с наигранной грустью в голосе сообщил Желтый. — Ничего не попишешь. Твои руки-ноги, мои мозги. Мы сообщники, товарищ Томский.

Мишка открыл глаза и с осуждением посмотрел Толику в лицо.

— Вы — сообщники, Дядь-Толь…

Поединок. Дуэль?

Да пошло оно все к черту! Не получится поединка. Желтый применил запрещенный прием и положил противника на лопатки. Глаза Толика затянуло мутной пеленой слез. Он не мог больше видеть Мишку и что есть силы ущипнул себя за запястье.

Боль. Яркая вспышка ламп. Треск. Лампы погасли. Остался лишь конус света, который упирался в лужу на полу пустого вагона. Томский наконец увидел источник плача. Через прореху в крыше вагона тонкой струйкой текла вода. Прежде чем попасть на пол, она ударялась об алюминиевую пластинку. Некогда привинченная к стене вагона, теперь та держалась на двух болтах, подрагивала и служила отличным резонатором. Совокупность эха и звука капели создавали иллюзию чьих-то рыданий.

Томский сбил пластинку ударом приклада. Плач оборвался. Остался лишь звук капающей на пол воды. С иллюзией он разобрался. Осталось узнать причину пальбы на платформе.

Аршинов сидел на краю платформы у въезда в туннель. Вокруг валялись осколки разбитого зеркала. Вездеход и Шестера прогуливались по платформе, а Шаман, присев на корточки, бинтовал прапору запястье.

— Свалял я, Толян, дурака, — виновато бормотал Аршинов. — Треклятое зеркало. Их задолго до Катаклизма перестали ставить на станциях. А тут, вишь ты, осталось. Смотрю — мужик с автоматом на меня прет. Ну я и пальнул. Только осколки и брызнули. Хорошо, что рожу успел рукой прикрыть.

— Ничего, до свадьбы заживет, — Шаман закончил перевязку и встал. — Почему так тихо, Анатолий?

— Это не карги. Просто вода. И эхо.

— А это?!

Голос Носова звучал так тревожно, что все замолкли. В тишине, смешиваясь с перестуком водяных капель, слышались шорохи, что-то похожее на стоны и даже обрывки слов: «Я… Юрлих…»

По лицам напрягшихся лицам товарищей Томский понял, что эти вполне членораздельные звуки слышал не только он.

— По-немецки шпарит, — прошептал Аршинов. — Натюрлих, мать его так…

— Это оттуда, — карлик указал на круглые декоративные решетки.

Толику вспомнились слова Желтого о Невидимых Наблюдателях. Только в легендах Метро они трактовались совсем не как злобные поработители. Таинственные существа, взирающие на жалкие телодвижения остатков человечества через специальные отверстия в стенах туннелей. Создания высшего порядка, которые ни во что не вмешиваются. Вот для чего нужны круглые дыры! Только при чем здесь немецкий? Вопросов было слишком много, а ответов — ни одного.

Томский попятился к упавшей решетке. Остальным тоже не требовалась специальная команда для отхода.

Выбравшись в знакомый коридор, все увидели, что костер погас. Рычание псов Дойля, желтыми облаками выплывающих из темноты, показалось Толику приятной музыкой в сравнении со зловещим шепотом Невидимых Наблюдателей.

Сборы были недолгими. Отгоняя собак светом фонарей, маленький отряд продолжил путешествие. Шли без разговоров, так быстро, как могли. Толик понимал: товарищи, как и он сам, думают о Наблюдателях, спешат убраться подальше от них. Темп был набран такой, что, когда Шаман остановился, все уставились на него с удивлением.

— Все, — проводник указал на распахнутую дверь подсобки. — Сейчас будет поворот.

— Показывай.

Группа разделилась. Аршинов и Вездеход заняли позицию за дверью. Томский с Шаманом отправились осматривать последний переход.

Новый коридор длиной в полсотни метров отличался монументальностью конструкции — массивная арка потолка, внушительной толщины ребристые перегородки по стенам. Все, от бетонированного пола до ламп, забранных стальными решетками, было сработано здесь прочно, на века. Эту гармонию солидности нарушали доски, ведра с застывшим цементом и прочий строительный мусор, небрежно брошенный на полу. Коридор упирался в кладку из красного кирпича. В середине этой стены, явно сложенной для того, чтобы отрезать дорогу куда-то, зиял широкий пролом. Кладку разобрали, разбросав вынутые кирпичи. С инструментами обошлись аккуратнее — два тяжелых лома и кирку прислонили к распахнутой настежь двери какой-то подсобки. Из нее торчал край деревянного ящика. Картину завершали свежие следы армейских ботинок на пыльном полу и башенка из трех консервных банок.