Сергей Антонов - Темные туннели

Обратный путь до Белорусской показался Толе коротким.

Он больше молчал, думая о том, что увидит, когда выйдет на поверхность, и что ожидает его в лаборатории Корбута. Ему вспомнилась Елена. Там ли она еще? Надеется ли, глупенькая, повести в последний бросок удивительный метропаровоз? Или смирилась уже с тем, что ей уготована роль безгласной подстилки для мерзкого толстяка? Нет, такая девушка ни за что не смогла бы жить обманутой и использованной! Тогда что же — сбежала? Брошена в тюрьму? Изнасилована и покончила с собой? Убила Никиту? Чем больше Толя думал о ней, тем больше распалял свое воображение.

Ведь он действительно влюбился.

Конечно, на Гуляй Поле у него бывали женщины — посвящение в боевики по-анархистски без этого не обходилось. Женщины бывали, а любви не было. Так просто, остудить пыл, позабавиться.

А тут… Но что, если она уступила Никите? Нет, добровольно она с ним никогда не станет… С этим мерзавцем… Хоть он для нее и начальник, и благодетель… Или станет?!

Одно было точно: Никиту Толя хотел задушить голыми руками. Даже к Корбуту он такой зверской злости не чувствовал. Одно дело — злой гений, другое — элементарный ублюдок и подлец.

А если она там? Если сидит в тюрьме, отказав сластолюбцу? Тогда, конечно, Толя освободит ее! Но сможет ли забрать с собой? Пойдет ли она, комсомолка, с ним — анархистом?

Толя улыбнулся. Он вдруг понял, что его Елена Прекрасная тянула его на Дзержинскую ничуть не меньше Корбута, и желание увидеть чудесную девушку вновь вело его на проклятую станцию ровно настолько же, как и намерение спасти мир. И не факт, признался себе на миг Толя, что целый мир был важнее.

Тем временем Аршинов и Краб в очередной раз полаялись и в очередной раз помирились.

Люди в форме, с автоматами на плечах и диппропусками Ганзы в карманах вызывали у дозорных центральных станций недоуменные взгляды. Но задерживать их никто не решался. Оставив позади Белорусскую, группа приближалась к Маяковской, когда произошла небольшая заминка. Фонарик выхватил из темноты странную груду, лежавшую прямо поперек путей. Свет заставил груду ожить и зашевелиться. Прикрывая глаза рукой, с земли поднялся явно не успевший протрезветь мужичок. Он долго смотрел на троих парней в камуфляже, а потом рванулся к Крабу:

— Здорово! Ты чего так вырядился?! Ссучился, падла? К вохрам подался?

— Отвали!

Краб оттолкнул кореша, достал из рюкзака подсумок с рожками и швырнул его к ногам пьянчуги.

— Кресту отнесешь. Передашь, чтобы обо мне больше не вспоминал. Скажешь, мол, помер Краб.

— Так ты мертвый? — разинул рот мужичонка и протер пьяные глаза.

— Труп-трупом! — кивнул Краб и отвернулся от старого знакомого.

Подниматься на платформу станции не стали. Держась у путевой стены, быстро проскочили эту клоаку и двинули дальше.

Уже в туннеле, ведущем к фашистскому треугольнику, чувствовалась напряженность.

Что-то, что не позволяло расслабиться. Аура страха. Нервы пошаливают, сказал себе Толя, но автомат сжал покрепче. Вскоре появился и первый признак приближения Рейха.

У стены лежал человек. Одежда, давно превратившаяся в лохмотья, едва прикрывала почерневшее от побоев тело. Он был мертв. Покойник прикрывал голову руками, но Анатолий заметил лысину, окруженную венчиком седых волос, багровый след от кольца на шее и горб. Цербер. Несчастный старик вырвался наконец на свободу. Ему больше не надо лаять, развлекая скучающих фашистов. Анатолий снял с себя куртку и накрыл горемыку. Больше ничего сделать было нельзя.

На блокпосту их встретил знакомый офицер. Он узнал Анатолия и развел руками:

— Опять ты, шутник. И снова к Малюте?

— К нему.

— Прокол. Нет Малюты.

— В отлучке?

— В отключке. Похоронили мы его вчера. Он хватил лишнего и решил с Цербером побаловаться, а старикан совсем взбесился. Ну и перегрыз рыжему горло. Собака загрызла хозяина. Такие вот дела. Теперь у нас ни Малюты, ни Цербера. Так что ты вовремя, цепь свободна.

Толю передернуло. Однако пришлось сдержаться.

— Не спеши. — Краб предъявил веселому офицеру пропуск Ганзы. — Мы здесь по дипломатической части.

— Ага. Дипломаты, — скептически оглядел Краба фашист. — Ты вообще на цыгана смахиваешь. А с цыганами у нас переговоры короткие.

Вперед выступил Аршинов, выразительно позвякивая патронами.

— У нас, партайгеноссе, дипломатическая неприкосновенность. Отойдем?

— А может, и не цыган. Темень такая, попробуй разгляди, — задумчиво произнес офицер, вернувшись через три минуты с оттянутыми карманами.

— Бизнес есть бизнес, как говорят у нас в Ганзе, — довольно улыбнулся Аршинов.

— Пропустить этих! — крикнул офицер своим подчиненным и опять обернулся к Аршинову: — Часика два придется подождать. Гермоворота за здорово живешь открыть не получится. Придется к начальству идти, своей головой ручаться. А там гестапо, проверки… — Он вздохнул.

— Зачем гермоворота? Зачем гестапо? К чему весь этот шум? — Аршинов протянул взяточнику очередную пригоршню патронов. — Может быть, есть путь поскромнее? Дыра, через которую можно без лишнего шума наверх вынырнуть?

— А, черт с вами! — Офицер снял фуражку и принялся обмахивать ею раскрасневшееся лицо. — Есть выход в будку вентиляционной шахты. Дверь в конце вестибюля Тверской. По-моему, не заварена…

— Так веди же нас, фюрер! — с плохо скрытой издевкой произнес Толя.

Офицер перевел на него остывший взгляд:

— Нет, все-таки через гестапо.

Из-за этой милой шутки Аршинову пришлось расстаться еще с дюжиной патронов. Фашист приказал им молчать, чего бы ни случилось, и почти бегом повел к переходу на Тверскую. Встречные солдаты Рейха с удивлением рассматривали торопливую четверку, но при виде офицера отступали в сторону и вскидывали руки в приветствии. К счастью, неприметную дверь в торце вестибюля, прямо под свисавшим с потолка флагом со свастикой, заварить не успели. Офицер повернул баранку запорного механизма, отодвинул засовы.

— Ауфидерзейн. А ты, юморист, — сказал он, презрительно глядя Толе в глаза, — учти, что это был последний раз. Увижу еще — покажу тебе, что значит русский порядок. Будешь болтаться.

Толино терпение лопнуло. Он шагнул к фашисту, враз оказавшись с ним лицом к лицу, и от всей души врезал ему коленом в пах. От боли офицер даже не смог закричать, а просто хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Анатолий сделал шаг назад, размахнулся и красивым прямым в челюсть довершил картину разгрома: фашист опрокинулся на спину, его фуражка, подскакивая, покатилась по гранитному полу. Анатолий поднял ее и нахлобучил офицеру на голову козырьком назад.