Сергей Антонов - Темные туннели

Каким будет небо сегодня? Синим? Черным? Грязно-серым? Слепым? Зрячим? Добрым? Жестоким? Узнает ли он это небо, узнает ли сам мир, в котором родился?

Аршинов уже преодолел последний виток лестницы. Помедлив несколько секунд, повернул рычаг запорного механизма и толкнул дверь. Анатолий увидел в прямоугольном проеме черный силуэт прапорщика на фоне слабого серебристого сияния. Ему даже показалось, что вокруг головы прапора возник золотистый нимб. Смешно, ей-богу.

Аршинов, не оборачиваясь, поднял руку со сжатым кулаком и вышел из будки. Анатолий шагнул вслед за ним. И сразу оказался лицом к лицу с огромной луной. Не с выщербленным рожком месяца, а полной луной во всем ее ночном великолепии. Ее покрытый серыми пятнами диск напоминал советский металлический рубль с Вечно Живым Лениным. Плотный на вид в центре, по мере удаления к краям он становился все прозрачнее и плавно перетекал в ночное небо. Оно было черным, но не траурным. И таким бездонным, бесконечным, что стоявший на земле человек казался себе даже не песчинкой, а молекулой.

Луна светила очень ярко, но Анатолий легко различил вокруг нее множество звезд, маленьких дырочек на бархатном платье вселенской тьмы.

И вдруг Толя понял, почему те жители Метро, что спустились в него в сознательном возрасте, говорили о солнце, луне и звездном небе над головами с придыханием и дрожью в голосе. Только теперь он почувствовал, отчего и зачем небесным светилам и облакам посвящалось столько чудных стихов.

Анатолий перевел взгляд на темные силуэты полуразрушенных домов. Словно призраки, они обступили горстку людей со всех сторон. Несмотря на выбитые стекла, обрушившиеся перекрытия и сорванные с петель двери, выглядели они грозно.

Мертвый город застыл в пугающем безмолвии. Но плывущие по небу облака как-то нехорошо, неестественно оживляли его. Будто у безголового трупа нога подергивалась.

Анатолий почему-то представил себе ангела Апокалипсиса на фоне этих руин: ему, наверное, не страшна была бы никакая радиация. Ведь это временное, не имеющее для вечности никакого значения, явление. Мир, созданный для того, чтобы им любоваться, был погублен гордыней человеческой, когда кто-то из жалких людишек вообразил себя всемогущим Господом Богом.

Наверное, сказал себе Толя, жизнь на поверхности обязательно возродится, и главным в ней снова станут живые существа, у которых будет достаточно мудрости, чтобы собирать и накапливать, а не тратить и уничтожать.

Аршинов вел группу мимо здания, на котором Анатолий прочел надпись «Известия». Даже не прочел, а расшифровал по остаткам текста на фоне частично осыпавшейся стены. Лунный свет беспрепятственно проникал в здание через выбитые окна. Перед внутренним взором Анатолия вдруг предстали перевернутые столы в комнатах, перекошенные параллелепипеды книжных шкафов, пустые коридоры. По странной прихоти ветров и дождей в доме уцелели два из четырех круглых окон-иллюминаторов. Они напоминали глаза каменного исполина, который пришел на кладбище таких же гигантов, сел и глядит на них. И просидит так целую вечность, потому что спешить некуда.

Толя не сразу заметил, что с Крабом происходит что-то неладное. Он отстал от товарищей на несколько десятков метров, а затем и вовсе остановился на середине улицы. Анатолий помахал ему рукой. Никакого эффекта. Краб стоял, широко расставив ноги, и вертел головой во все стороны, словно отмахивался от невидимого насекомого. Анатолий жестом попросил Аршинова остановиться и бросился к Крабу:

— Ты чего?

— Город… Страшный… Пусто… Сил нет терпеть, — глухо произнес Краб, обхватив себя руками. — Не ожидал, что все здесь будет таким… открытым. Глазу не за что зацепиться. Я не могу идти по центру улицы. Можно, там пойду, вдоль домов?

— Ни в коем случае! — отрезал подоспевший Аршинов. — Кончай трясти хоботом, возьми себя в руки. Эта фигня называется боязнь открытого пространства. Агорафобия, слышал такое слово? Ты справишься, Краб.

Легче сказать, чем сделать: Краб дышал так часто, будто у него фильтры противогаза забились и воздуха не хватало.

— Вы чувствуете, как пустота давит? — оттянув резину, крикнул он. — Негде спрятаться! Не могу больше, пристрелите меня.

Неожиданно сорвавшись с места, Краб помчался к ближайшему дому, прикрывая голову руками. Такой прыти от него никто не ожидал. Аршинов растерялся, зато Анатолий решил действовать без промедления. Через некоторое время он таки нагнал Краба, повалил его и прижал к асфальту всем своим весом. Сначала Краб отчаянно сопротивлялся, но вскоре затих. Прошло долгих десять минут, прежде чем Анатолию удалось успокоить его и помочь ему встать. Аршинов все это время прочесывал взглядом темные руины города, держа автомат наизготовку.

— Все, можно идти. Приступ обычно длится минут пятнадцать, не больше, — сообщил прапорщик, похлопывая Краба по плечу. — Ты как себя имеешь?

— Нормально. Не знаю, что это на меня нашло, но сейчас все в ажуре. Потопали, дождь начинается.

Краб был прав. Начинался дождь. Луна почти скрылась в пелене окутавших ее облаков. Стало значительно темнее, и контуры домов стремительно теряли свою четкость.

На асфальт упали первые капли. Поначалу они были мелкими и почти сразу же бесследно исчезали. Однако дождь быстро усиливался. На мостовой начали появляться первые лужи. Они росли на глазах, сливались в одно целое, а местами превращались в бурные потоки, вскоре затопившие всю улицу.

Лужи пузырились, на глазах превращаясь в бурлящие потоки. Аршинов включил фонарь: синеватый луч заплясал по косым струям. Отряд двинулся через площадь. Приходилось постоянно протирать стекла противогазов. За стеной дождя с трудом можно было различить развороченные внутренности автомобилей, брошенных на середине дороги или припаркованных у тротуара. Вскоре Анатолий разглядел во тьме памятник мужчине с круглым брюшком. Судя но шевелюре и бакенбардам, это был Пушкин. Он застыл на пьедестале в позе Наполеона, заложив руку за борт сюртука и зачем-то прикрывая низ спины шляпой.

Толя вдруг вспомнил примету, о которой рассказала когда-то мать: если на лужах появляются пузыри, то дождь должен скоро закончиться. Где это все было, где осталось? Мама, папа, пузыри на лужах, странные приметы сгинувшего мира, скрипка…

Все он правильно запомнил.

Все трое, задрав головы, остановились под разбитым плафоном с остатками надписи «Твер… …лица». Пока брели по выщербленной, перепаханной и поглоданной временем Тверской, дождь и вправду кончился.

— Там Кремль впереди! — загудел Аршинов. — На него смотреть ни в коем случае нельзя! Тут переулками пробежим, иначе пропадем!