— Где я?
— В госпитале. Где еще быть раненому офицеру?!
— Я не офицер. Я старший фельдфебель артиллерии.
— Тогда вам просто повезло попасть в офицерский госпиталь графа Гота. Это его городской дом. Тут хорошие хирурги, и все будет прекрасно с вами. Опасности для вашей жизни уже нет. Пулю вынули. Просто вы потеряли много крови. И трещина еще у вас в левой лопатке от пули, которая ее не пробила. Так что лежите смирно. Не делайте себе хуже, чем есть на самом деле.
Она вынула градусник, посмотрела на него и что-то записала на фанерке, прикрепленной к спинке кровати.
— У вас непривычный акцент, — констатировала она.
— Я из Реции.
— Да? Странно… А почему вы не блондин?
— Не все горцы блондины. Бывают и исключения. Я, например.
— Еще пить хотите? Или наоборот?
— Сейчас нет. Но обязательно захочу. Если вы уйдете, то поставьте чайник на стул под правую руку, а то я влево вертеться не могу.
— Как скажете, — и она выполнила мою просьбу. — Кушать еще не захотели?
— Нет.
— Это наркоз отходит. Нормально. Но если захотите, вам принесут бульон. Над головой у вас шнурок, дерните — колокольчик зазвонит, и к вам подойдут. Но все же постарайтесь еще поспать. Сон — лучшее лекарство.
И, накрыв меня одной простыней — в палате было довольно жарко натоплено, она ушла, закрыв за собой высокую дверь. И я остался один.
Делать нечего, кроме как рассматривать расписной потолок и вспоминать ту стройную до жалости филологиню из Ташкента. А что? Тоже занятие. А то старая Земля стала подергиваться в воспоминаниях какой-то полупрозрачной дымкой. Словно все там было не со мной, а в кино посмотрел.
Так я провел еще полчаса вынужденного моего досуга, когда меня от двери окликнул до боли знакомый голос с легкой эротической хрипотцой:
— Здравствуй, мой герой, я очень рада, что в тебе не ошиблась. Ты уже второго офицера спасаешь от верной смерти.
В дверях, опершись левой рукой о косяк, стояла моя незнакомка из санитарного поезда. В отличие от первой посетительницы, она была яркой. Даже излишне. И очень красивой.
Она неторопливо подошла ко мне, провела руками по своему животу, как бы оправляя белый передник сестры милосердия. Наклонилась с прямой спиной и жарко поцеловала меня в губы.
Несмотря на слабость моего тела, естество мое решило вздыбиться.
Незнакомка, узрев это, весело засмеялась:
— Я рада, что мои женские чары действуют даже на полумертвых.
И еще раз наклонилась и поцеловала меня, но уже как-то по-доброму, что ли, без эротического призыва.
— Выздоравливай, герой, а я пошла. Пора мне.
Я с надеждой окликнул ее прямую узкую спину:
— Баронесса, а вы еще придете ко мне?
Она обернулась, и мне показалось, что ей неприятно то, что ее инкогнито раскрыто.
— Нет, мой герой, не приду. Я сегодня уезжаю на поезде в глубокий тыл. И мы вряд ли еще увидимся когда-нибудь. Но помни, что ты мое самое яркое фронтовое приключение, — при этом она загадочно полуулыбнулась, прямо как Мона Лиза на картине да Винчи. — Выздоравливай… Я уверена, что ты очень-очень нужен своей семье. Так что постарайся впредь остаться целым.
И она тихо прикрыла за собой высокую белую дверь с позолоченными финтифлюшками.
Ну за что мне такой облом?
Принял я как данность свое ранение и вел себя как образцовый больной. А куда деваться? Какой есть выбор? Хоть и ранили меня совсем не ко времени. Просто вот совсем. А ведь планов-то было громадье. Прощай теперь мечта о небе.
Давал я себя санитаркам поить бульончиком с сухариками, терпел неприятные перевязки, а к вечеру трясся в лихорадке с большой температурой. Да так, что мне персональную хожалочку выделили — тетку в возрасте из простых мещанок. Толстую и добрую. Порошками меня поить, судно за мной выносить и задницу подтирать. Шевелиться мне категорически запретили.
На другой день ко мне пустили судебного следователя — снять предварительные показания. Сухонького такого вежливого Порфирия Петровича из кинофильма «Преступление и наказание» в потертом мундире. Даже чем-то актера Смоктуновского он внешностью напоминал. Врач дал ему десять минут, но мы быстрее управились. Что там особо показывать-то за скоротечностью стычки. Тем более что схема боестолкновения у него уже была, составленная Плотто. Я ее только подтвердил.
Особо попросил я его разыскать на дороге мой наградной револьвер — он приметный. Жалко мне его, все же первая награда.
— Я передам вашу просьбу на полигон, — заверил меня следователь. — Им это сподручнее, да и людей там много. Не то что у нас.
За оставшееся время он мне рассказал про напавшую на нас банду. Оказались они простыми крестьянами с дальнего лесного хутора, которые решили разбоем поправить свое благосостояние. Все братья родные. Двое от призыва скрывались, а третий еще в возраст не вошел. Особенно их лошадка моя привлекла. Долго они меня выпасали, даже покупателя на кобылу заранее нашли. Вот так вот непритязательно и просто.
— Убитого вами бандита сельский околоточный надзиратель опознал. Дальше уже рутина дела. Только вот вашего револьвера у них не нашли, — завершил он свой рассказ.
— И что с ними будет? — спросил я.
— Суд будет и веревка. По законам военного времени. Их же, считайте, с поличным взяли с двумя армейскими винтовками на руках. Хоть они и запираются, кричат, что невиновны, но по номерам эти стволы принадлежали двум еще осенью пропавшим без вести солдатам из патруля с окружной железной дороги, которых числили в дезертирах. Хоть позор с солдатиков смоем, и то хлеб.
— Я полагаю, вы не все у них нашли, — задумался я.
— Почему вы так считаете? Хутор лесной — все в одном месте. Они дегтем промышляли, как в сказке налогового департамента записано.
— Осмелюсь заметить, господин следователь, как сельский житель: деготь никто и никогда не гонит дома — вонючее это занятие. Ищите их смолокурню в лесу или заимку охотничью. Там они могут нужные вам улики хранить, если совсем дурные. Но если умные, то есть у них потайной схрон в лесу. Только тот тяжело будет найти, не зная примет. А кто их повязал?
— Лейтенант Щолич. Он поставил караульный взвод на лыжи, выдал патроны и выступил через десять минут по вашем прибытии на полигон. Прямо по бандитским следам на хутор и вышел. Заарестовал там всех, повязал и околоточного вызвал. У них, у лесовиков этих, в банде баба была за атамана. Мать ихняя. Куда катится мир?.. Вот здесь, господин фельдфебель, распишитесь под протоколом, и я вас больше не побеспокою. Выздоравливайте. Честь имею.
Двое санитаров вошли в мою палату и, не проронив ни слова, в три приема вынесли из нее лишние койки.
