— Боятся?!
— И еще как! Но когда я стала выяснять, кто это может быть, то российские спецслужбы — а они здесь дружат с местной безопасностью — наехали на меня и пообещали сжить со свету, если я не прекращу расследования.
— Именно поэтому вы уезжаете? — уточнил Сашка.
— В принципе, да.
— О'кей! — сказал я. — Только мы здесь при чем? Не улавливаю связи.
— Просто хочу вам рассказать интересные подробности местной жизни, — незнакомка усмехнулась. — Может, это вам пригодится. Или удастся собрать богатый материал на эту тему.
— Чего-то не вижу ничего богатого, — с сомнением проговорил Колчин.
— Жаль, хороший материал пропадает… А вы по какой теме приехали?
— На разбитую погранзаставу хотим попасть, — ответил я.
— Ха, так это и есть тот район, где ошиваются «Блуждающие огни». В любом случае, моя информация вам пригодится, — дама встала из кресла. — До свидания, и будьте осторожны.
В дверях она приостановилась:
— Кстати, не советую вам говорить об «огнях» с военными и пограничниками. Они очень нервно воспринимают… И не провожайте меня, не надо….
Дверь за дамой закрылась. Мы с Колчиным молча смотрели друг на друга. Потом перевели взгляд на холодильник. Там лежала стылая водка. После такого разговора, да еще с утра, хотелось прочистить мозги. С соседнего балкона вдруг заорал блатным голосом магнитофон:
А она взяла и испохабила!
Цельную непрожитую жизнь!
Мы рассмеялись. Певец продолжал давить с сентиментальной хрипотцой:
Этой стерве жить еще да жить!
И толпой рыдали прокуроры!
Те, кого успела заразить!
— Не стоит заниматься этим делом, — сказал раздумчиво Колчин, пока лифт бережно опускал нас на первый этаж. — Чует мое сердце, плохо скажется на нашем самочувствии.
— Ты становишься старым, — ответил я. — Мудрость из тебя так и прет, мешая окружающим совершать сладостные глупости.
— Чтобы профессионально грешить и совершать глупости, надо неустанно тренироваться.
Двери лифта дзинькнули, выпуская нас в холл.
За стойкой «ресепшн» стояла новая дама. Облучая нас сверканием золотой фиксы, отчего хотелось зажмуриться, чтобы не словить зайчика, она в подробностях рассказала нам, как найти штаб погранвойск, и почему-то закончила пожеланиями всяческой удачи.
— Тебе не кажется, что с нашим приездом тут все словно с ума посходили? — спросил я Сашку, когда мы вышли на улицу.
— Война… — хмыкнул он неопределенно.
— Хм. Эта дама с утра. Напутствие удачи. Может, у местных принято заботиться о гостях? — предположил я.
Дневной Душанбе абсолютно не походил на воюющий город. Ездили переполненные пассажирские автобусы с газовыми баллонами на крыше. Среди деревьев огромного парка варился плов в огромных чанах и жарился шашлык. Горожане двигались по улицам неспешно, больше напоминая отдыхающих, или сидели, развалясь на скамейках, облизывая мороженое. Только россыпи автоматных гильз под ногами напоминали, что ночные перестрелки — все же не слуховые галлюцинации.
Сразу же за центральной площадью города, под сенью разлапистых деревьев укромно примастырился штаб погранцов.
Показав удостоверение часовому на входе, мы прошли к кабинетам начальства. Это было так необычно. Видимо, московская пресса тут еще котировалась и пропускалась беспрепятственно.
За дверью с надписью: «Мамрук Виталий Ильич — заместитель начальника штаба по воспитательной работе» сидел плотный дядька в полковничьих погонах и с тоской по родине в глазах. Стены кабинета были завешаны прописными военными истинами. Плакатик справа гласил: «Если тебя заметило начальство, значит, тебя видит и противник». Плакатик слева уведомлял: «Помни, солдат! Самый короткий путь к цели — всегда заминирован!» Над головой полковника висел грозовой лозунг, больше похожий на рыцарский девиз: «На моих похоронах — не попляшете вы, НАХ!»
Стол руководящего работника задыхался от вороха служебных бумаг, кипы газет и каких-то таинственных графиков. Один из них Мамрук как раз изучал на свет.
— Это вы — Виталий Ильич? — вступил в беседу Колчин.
Полковник оглянулся:
— А что, кроме меня вы здесь еще кого-то видите?
— Нет, просто хотели уточнить, — сказал я.
— Ну, слава богу! — вздохнул полковник. — А то я, знаете ли, привидений побаиваюсь. А вы откуда будете? Лица у вас больно свежие.
Мы представились.
— Какие гости! — приветствовал он радушно, не вставая при этом из-за стола. — Из самой Москвы?
Мы кивнули.
— Присаживайтесь! — повел он рукой, словно смахивая нас на стулья. — Как вам Душанбе?
— А вам что, действительно интересно? — спросил Колчин.
— Да вообще-то нет. Я просто так спросил. В виде вежливости.
— Виталий Ильич, — полюбопытствовал я. — А что это вы рассматривали на свет?
Он скосил взгляд на бумажку:
— Отчет о воспитательной работе. Кажется, мои подчиненные ленятся составлять новые бумаги, а попросту подчищают старые, и готово!
— И как воспитательная работа?
— За штабом есть кладбище. Так вот, оттуда еще никто жаловаться не приходил.
— Вы шутите?
— Никогда этого делать не умел, — усмехнулся Мамрук. — А вот сейчас вижу по вашим лицам, что получилось.
— Виталий Ильич, — обратился Колчин. — В Москве, в Центральном аппарате, нам обещали, что пограничники встретят нас в Душанбе.
— Вот как?! — все так же добродушно воскликнул Мамрук.
— Нас никто не встретил, — вставил я.
— Ага! — уличил кого-то Виталий Ильич. — И что же было дальше?
Мы не стали углубляться во вчерашние переживания, а сразу же перешли к делу:
— В общем, мы хотим попасть на разгромленную заставу. Нам обещали, что штаб погранвойск поможет.
— Да-а-а?! На заставу?! — протянул, не убавляя прекраснодушия, Виталий Ильич. — Какая интересная у вас работа! А вот мне просто любопытно: вы перед отлетом пили?
Мы недоуменно переглянулись.
— Нет, не подумайте ничего такого. Я почему спрашиваю? Вот представляю себе, как вы сидите в Москве, трезвые, оба умные, причесанные, и думаете: чем бы таким заняться? Ну, что в голову приходит? — спросил профессорским тоном полковник Мамрук и сам себе ответил: — Правильно! На ум приходит — выпить! После энного стакана появляется желание чего-нибудь необычного. И тут приходит безумная идея про Таджикистан.
— Вы уж как-то совсем упрощенно на вещи смотрите, — обиделся Колчин.
— Да не обижайтесь вы! Я сам так сюда попал! Который год уже выбраться не могу. Вон, вишь, даже полковником успел стать, — Виталий Ильич скосился на свой погон, потом посмотрел на наши лица и расхохотался:
