В таверну Пухлого Боба ворвалось настоящее веселье, и с каждой минутой в большой зал трактира набивались все новые и новые жители деревни. Рассаживались у столов, улыбаясь озорным шуткам, но пока ничего не заказывали. Не хотели прерывать маленькое представление. Один из акробатов вышел в середину зала и ходил там колесом, пока его товарищ хорошо поставленным голосом рассказывал о "Великом таинстве со времен Лазаря Берегового", о "Лучше представлении от северных гор и до Южного Круга" и "великолепном бродяге Аниджи, хозяине потрясающего цирка "Четыре хвоста". Остальные циркачи вытащили из-под одежд музыкальные инструменты и стали играть заводную мелодию, от которой даже самые скептичные слушатели начинали улыбаться. Музыка подхватывала, кружила и целиком заполняла мир нашей сонной деревушки.
Я видел, как мои соседи выстукивают ладонями бодрый ритм, и как с каждой минутой в таверне становится все теснее, и даже "холодные" столы, расположившиеся у самой двери - уже заняты.
- Представление! - кричал глашатай. - Сегодня будет представление! Глотатели огня и танцовщицы с самого Берега.
Играли бубны, резвилась дудочка, и дергал струны походной лютни сероглазый акробат.
- Представление! Диковинные звери и песни Артуриана Славного! Представление!
Впереди должна была быть только радость и праздник. Волшебные дни разудалой ярмарки, праздных шатаний между торговых ледоходов и лотков с безделушками, веселых песен, хороводов и вечерних представлений. Горячих сладких напитков и разных вкусностей, за которые не жалко отдать последнюю монету! Пухлый Боб с пониманием отнесся к прибытию цирка и справедливо посчитал, что работа в теплице может и подождать денек. Так что я оказался всецело представлен сам себе.
И ни о чем кроме ярмарки в тот день не думал. Это было редкое ощущение сиюминутного счастья. Тот исключительный момент, когда ты можешь понять и отделить чувство радостного восторга и дать ему название. Понять, что именно этот момент важен, что именно он расправляет за твоей спиной крылья, а все твое тело переполняет волнительная легкость и предвкушение чуда. Чуда вполне реального.
Вот, что занимало мои мысли, когда Эрни показал мне компас и сказал:
- Смотри, что мне дал Одноглазый!
Он вошел в таверну, когда все места за столами уже были заняты, и народ толпился в проходах, вытягивая головы и силясь разглядеть представление циркачей. Эрни уверенно протиснулся через взбудораженную массу ко мне и остановился рядом.
Можно сказать, что мы с ним дружили. Сейчас, оглядываясь назад, и вспоминая того белобрысого и вечно лохматого паренька с кривыми передними зубами и молочно белой тоненькой кожей - я понимаю, что он-то со мною действительно дружил. А вот с моей стороны это сложно было назвать дружбой. Это нехорошо, но нельзя открещиваться от своего прошлого. Мы это то, что осталось в памяти окружающих, как бы нам не хотелось думать иначе.
Ему было немногим меньше моего, но я почти никогда не воспринимал его всерьез. Кроме того случая.
- Что это? - я посмотрел на маленькую коробочку, зажатую в меховую рукавицу. Эрни счастливо улыбался, наслаждаясь моим вниманием. Глаза парня заблестели от удовольствия, а я почувствовал как злюсь на то, что он тянет время, отвлекая меня от веселья циркачей.
Акробаты веселились, глашатай загорланил известную песню про Ледового Короля и шаркуна, и слова подхватили во всех уголках таверны, отбивая ритм по столам и топоча ногами. Я не пел. Моим вниманием завладела черная коробочка, с вырезанными на ней гравюрами. В темноте зала было сложно понять, что на них изображено, и слишком утонченным казался сам рисунок.
- Одноглазый сказал, что это из Ледяной цитадели! Компас! - жарко прошептал Эрни. Он жадно ловил мой взгляд и радостно просиял, когда с моих уст сорвалось:
- Ух ты!
Вне всяких сомнений, эта штука бывала в Ледяной цитадели. Прикрыв ее от чужих глаз, я посмотрел на Эрни и кивнул в сторону прихожей:
- Пойдем!
Мы ловко протиснулись сквозь галдящую и веселящуюся толпу, проскользнули в темную прихожую, и я сразу же запахнулся. Здесь было чуть выше нуля, но после теплого, почти жаркого зала эта прохлада очень бодрила.
От уличной двери ощутимо тянуло холодом.
Эрни с благоговением вытащил резную, украшенную коробочку и, высунув язык от сосредоточенности, открыл ее. Темнота прихожей озарилась голубоватым пульсирующим светом, и я увидел, что стрелка компаса мягко сияла бирюзой. По краям ее разбегались в стороны красненькие огоньки, а центральная ось, на которой держалась сама стрелка, блестела золотом.
- Ого! - прошептал я. - Вот это да!
- Интересно, куда он показывает? Как думаешь? - Эрни был счастлив. В мягком свете артефакта его лицо показалось мне ликом сказочного существа.
- Не знаю, - я осторожно забрал у него компас, почувствовав, как он испугался, на один единственный миг, но испугался, что у меня хватит наглости отобрать подарок Одноглазого. Стрелка качнулась и уткнулась куда-то за окно. Куда-то на юг.
Я повернулся, и компас послушно отреагировал на мое движение. Бирюзовая стрелка скользнула по кругу и остановилась, успокоившись.
Она указывала туда же, куда и до этого.
- Как ты думаешь, что там?! - спросил Эрни.
Мне так не хотелось отдавать ему это сокровище. Темная частичка моей души хотела обладать этой, может быть даже бесполезной, игрушкой. Но я пересилил себя и вложил коробочку в ладошку приятелю.
- Он сказал, что я очень хорошо работал. Он сказал, что я заслужил ее, - сиял от радости Эрни. Таким я его и запомнил. Стоящим в темноте прихожей, в голубоватом свечении компаса. От его дыхания в воздухе повисали облачка пара, которые тотчас рассеивались, растворяясь во влажном воздухе.
У него были такие счастливые глаза…
- Цирк едет! Ци-и-и-ирк! - радостно и пронзительно закричал снаружи Тони "Пискля". И мы с Эрни вздрогнули, переглянувшись. Эрни сунул коробочку себе за пазуху, торопливо застегнулся и бросился из таверны на улицу, а я поспешил в зал, где веселились акробаты. Схватил висящий на грубой вешалке тулуп, шапку, сунул ноги в унты и побежал следом за приятелем.
К деревне вдоль путевиков ползла вереница ледоходов. Самым первым шел покрашенный в белый цвет двупалубный скорт охраны. Солнце уже взошло достаточно высоко, и снег слепил глаза, таким образом скрывая черты хищного, приземистого корабля. Я поспешно нацепил очки, наблюдая за процессией.
Защищенные броней гусеницы скорта вгрызались в лед, поднимая в воздух морозную крошку. Орудийные порты были надежно закрыты, и это не удивительно. Кому здесь воевать с циркачами? А бдить ревностно и только ради жесткой дисциплины - так это вколачивают солдатам далеко на юге, где есть регулярная армия. У нас все проще да спокойнее. Обычные наемники-охранники, как и все любящее тепло и мирную службу. Зачем лишний раз палубы вымораживать?
