Дитрих тяжело посмотрел на Никитского.
— Дыши, — сказал десантник и прокрутил нож в пальцах. — Это и впрямь безопасно — я вокруг полянки силовое поле поставил, генератор тут был… Змея не проползет, крылан не пролетит.
— Ты что, думаешь, что я хотел сбежать? — поморщился Влад.
Дитрих пожал плечами и вернулся к разделке добычи.
Ученый выбрался из дота, прислонился спиной к двери и некоторое время стоял, унимая дрожь. В свете луны джунгли казались черными. Яростно благоухали цветы, названий которых Влад не знал, тоскливо кричали ночные птицы. Кусты Дикого имбиря закачались — в зарослях двигался кто-то очень большой, скорее всего, родственник разделываемого юя. Никитский прошел по поляне, топча мальвы. Площадка была небольшой и заканчивалась обрывом. В двух шагах от края в лицо Влада впились ледяные иголочки — граница колпак охваченного силовым полем, проходила именно здесь. Учен криво усмехнулся, отошел назад и сел на траву. Внизу б видна деревня островитян — в ней метались огненные точки факелов.
Влад вытащил из кармана скомканный листок с записями.
— Уксус и перец… Детка, а больше ничего нет? Что-нибудь, чтобы выгнать из мяса горечь.
— Я принесла с собой настойку из кореньев ти, но не знаю, подойдет ли она.
— Вот это будет в самый раз.
“Ну хорошо, допустим. Но что делать дальше? Взять разве это подмножество и…”
— Вот, а теперь руби филе на равные кусочки…..
“Если размерность пространства многочленов от одной переменной степени не выше w равна w + 1, тогда размерность пространства однородных многочленов степени 2 от трех переменных х, у, z равна 6. Это все уже давно известно, но вот вещественная размерность этого комплексного многообразия пространства, которую он тут берет…”
— А запасная циновка для Влада у нас найдется?
Влад потер глаза рукой и посмотрел на другую сторону обрыва. В темноте бесшумно двигалась цепочка факелов, но он этого даже не заметил.
“Да почему тоже шесть? Должно быть четыре… Ошибки вроде нет, ну-ка, еще раз проверю”.
— Сколько у тебя было женщин до меня?
— Много и ни одной… Перестань, Транни, я ведь тоже могу тебя стукнуть…
— Что это значит — много и ни одной?
— А то и значит. Ты — моя единственная женщина, Транни. Я хочу с тобой жить.
— Я тоже. Мы будем жить в огромном городе, наш дом будет доставать до неба…
— Нет. Здесь мы жить не сможем. Мы улетим отсюда, Транни. Там, далеко, нет моря. Только красная каменистая пустыня. И куча полезных ископаемых… И там ни одна сука не будет интересоваться, с кем я живу…
— Ты говоришь слова, которых я не знаю. Что такое “пустыня”? “Полезные ископаемые”?
— А что такое “сука”, ты знаешь?
— Я так поняла, это могущественное злое божество, которое может испортить нам жизнь.
— В самую точку, детка.
— Поцелуй меня еще раз.
— Давай лучше…
“Так вот зачем ему была нужна производная!”
Влад заплакал от радости.
На траву упал желтый прямоугольник света из открывшейся двери дота.
— Слышь, ты, Оппенгеймер, — услышал он голос Дитриха. — Иди спать.
Влад перестал всхлипывать, вытер слезы рукавом, собрал листочки. Он касался их так, словно они были величайшей драгоценностью на земле. И в тот момент так оно действительно и было.
Земляне смогли вырваться в космос два века назад, почти сразу после Великой Чистки, когда была решена проблема с топливом для кораблей. Но корабли такого типа могли летать только в Солнечной системе. А в этих серых листочках из низкопробной бумаги, в этих закорючках, малопонятных для непосвященных, заключался способ достичь других звезд.
Влад шел к доту, путаясь в траве. Перед его глазами мелькали иные солнца. Иные, удивительные миры с пышной, незнакомой растительностью. И — может быть — даже иные разумные существа, с которыми можно будет…
В памяти Влада вдруг всплыло лицо Су Вонга. Так мало похожее на человеческое — плоское, с рудиментарным третьим веком в уголках глаз и широким носом. Влад вздрогнул и очнулся от грез. Перед ним чернели деревья, которых не осталось нигде больше на Земле, необычные и удивительные. Никитский ощутил аромат цветов, столь же прекрасных, сколь чудесен был их запах.
— Будет все то же самое, — прошептал ученый. — Все то же самое! К чему звезды, если…
— Ты чего там бормочешь? — грубо спросил Дитрих. — Считаешь, хватит ли Нобелевской премии на космическую яхту? Так прокурор добавит.
Подавленный Влад вошел в дот и молча растянулся на циновке. Транни уже тихонечко сопела в другом углу под кучей тряпья. Дитрих выключил свет. В доте было душно. Страшно воняло мясо юя в бочонке. Волокна из рваной циновки кололи ребра.
“Этот каземат с протухшим мясом — это наша Земля, — думал Влад, глотая слезы. Но плакал он уже не от счастья. — И это единственное, чего мы достойны”.
Влада разбудили голоса. Он сел, щурясь от света. Рваное одеяло сползло с ученого. Дверь дота была открыта. Влад поднялся выбрался наружу.
— Доброе утро, — весело сказала Тран Ле Чин. Дитрих поливал шашлыки чем-то белым из калобаши. Угли шипели. — Как спалось?
— Да как-то… не очень, — признался Влад. — Кошмары какие-то всю ночь.
— А так со всеми бывает, кто слишком много думает, — сказал Дитрих и протянул ему прут, на который вперемешку с плодами хлебного дерева были насажены кусочки мяса.
Влад хмуро посмотрел на Таугера, но еду взял и присел на траву. Плоды хлебного дерева, пропитанные кокосовым молоком, оказались хрустящими и сладкими, а мясо юя — в меру мягким, в меру сочным и острым. По вкусу оно напомнило Никитскому утку в яблоках.
— Шашлыки вам определенно удались, Транни, — сказал Влад, прикончив последний кусочек.
Девушка протянула ученому еще один прутик и сказала Дитриху, все еще возившемуся над костром:
— Ты сам-то поешь.
Мяса в огромном ящере оказалось не так уж много — Таугер снял с мангала последний из импровизированных шампуров, опустился на траву, поджав под себя ноги, взял миску и, обжигаясь, сдвинул в нее мясо и плоды хлебного дерева.
— Ну как? — спросила Тран Ле Чин у жующего Таугера. — Хоть прожарилось?
— Горячее сырое не бывает, — проглотив, ответил Дитрих. — Нормально. Кетчупа только не хватает.
Влад меланхолично дожевывал свою порцию, глядя на подернутый туманом склон на другой стороне обрыва. Вчерашние горькие мысли вернулись к ученому.
— Дитрих, — сказал он. — Там, слева от входа, надпись по-немецки… Как это переводится?
— “Ничего для них. Никогда”, — неохотно ответил тот.
