ощипывать, бросая перья прямо на пол. – Вы человек Церен, – тут он останавливается, перестаёт дёргать перья, внимательно глядит на уполномоченного и говорит: – Я тебя и без знаков знаю.
– Церен? Это что? – не понимает Горохов. – Кто такой Церен?
– Не такой… – Мишу этот вопрос, казалось, вовсе не удивляет и не настораживает, он снова начинает щипать дрофу. – Такая! Церен – женщина. У неё теперь другое имя, другое тело. А тридцать лет назад её звали Церен.
«Тридцать лет назад… Другое тело… Другое имя… Люсичка?». Это было первое, что пришло ему на ум. Но он решает не уточнять, а спрашивает о другом:
– А вы тоже член Светлой Обители?
– Нет, – неожиданно отвечает Миша. – Я их не люблю.
«Не любишь? Очень интересно! А Церен тогда кто? Откуда она?».
Горохов идёт к кровати и садится на неё, только теперь он мягко опускает курки и кладёт обрез. О главном Андрей Николаевич спросил, но у него ещё много вопросов, правда, он ещё не знает, как вести себя с этим человеком, и пока не спешит их задавать. Но Миша начинает рассказывать сам:
– Ждать тебя не стал… Думаю, придёт, а еды дома нет. Ходил к Камню, сети поставил. Вот, дрофу добыл. Я в дождь беру только мужиков… Женщины сейчас на кладку садятся… Я их не добываю. Там, в предгорьях, много хорошей еды для них, и для козодоя тоже… Там все склоны заросли кактусом, кактус сейчас воды набирает, зелёный весь… А песок чёрный… Красиво… Саранча там крупная, клопа много, клеща много… Есть кого покушать птице, нужно только сколопендр перебить… Я с прошлого года на одном склоне побил всю сколопендру, теперь там шесть кладок дрофы и одна кладка козодоя… Теперь дрофы будет много у меня…
Кажется, Шубу-Ухай мог об этом рассказывать ещё долго, но сейчас Горохова интересовало другое:
– А откуда ты знаешь, что я пришёл от Церен?
Охотник смотрит на Горохова своими карими глазами, словно изучает его, и только потом отвечает:
– Моё имя только Церен знает. Все остальные померли, кто знал.
«То есть имя «Шубу-Ухай» типа пароля было. А заодно Люсичка и местную секту предупредила».
– М-м… – уполномоченный кивает. – Ясно. А что говорят в городе?
– О чём? – не понял Миша.
– Обо мне.
– Не знаю… Я же утром вчера ушёл и вот только пришёл…
Горохов и представить не мог, что дрофу можно так быстро ощипать. Миша закончил и положил тушку птицы на стол, а сам башмаком стал сгребать перья и пух к стене и лишь потом начал собирать их в охапку и, приоткрыв дверь, бесцеремонно выкидывать на улицу. Потом он вернулся к столу и принялся разделывать птицу; и опять заговорил об охоте:
– Я хожу на ту горку всё время, птичек не трогаю, внизу ставлю сети и бью сколопендр, иной раз туда варан ходит, всё никак не могу его поймать… Прихожу только следы посмотреть… Молодой, но одну кладку дроф уже пожрал… Сейчас вода пройдёт, найду его… А пока туман на горе сильный, вода след смывает… – охотник говорит медленно, немного монотонно, – трудно искать… Не могу его поймать… Лучше сейчас убить, пока маленький… И мясо молодое дороже стоит… А когда вырастет – попробуй ещё убей…
Кажется, он может так говорить часами, и тогда Андрей Николаевич его перебивает, он теперь к нему тоже обращается на «ты»:
– Слушай, Миша…
– Чего? – охотник оборачивается к нему.
– Мне будет нужна твоя помощь.
– Я знаю, мне об этом Костик сказал, я помогу… Ты человек Церен, а значит, мне друг, а может, и брат… – отвечает Миша и смотрит на Горохова как-то странно. Снова поворачивается к разделанной тушке. – Сделаю, что хочешь. Вот только с ужином закончу, а то песок остынет или дождь пойдёт, придётся нам дрофу сырой есть. А печёная вкуснее… Сейчас…
Он начинает тупой стороной теска ломать в тушке кости, потом засыпает птицу солью, бросает сверху хорошую горсть нечищеного лука и заворачивает её в широкие листья кактуса; потом стягивает всё это бечёвкой и сообщает:
– Пойду положу в песок.
Когда он вернулся, выпил воды, сел на стул и сказал:
– Ну, говори, Андрей, чего тебе нужно.
– Мне нужно уйти отсюда, – чуть подумав ответил Горохов.
– Я так и думал. Домой иду, смотрю – ищут кого-то, везде люди, на дороге машины проверяли, а тут как раз вспомнил, как Костик говорил, что придёт человек от пророка, Андрей… ему нужно помочь; я мало-мало стал думать: а вдруг Андрея ищут? Видишь, как… угадал!
– Ты молодец, догадливый, – хвалит его уполномоченный и спрашивает: – Знаешь, как уйти?
– Знаю, – сразу отвечает Шубу-Ухай. – Если ты по пескам умеешь ходить, то уйдём как-нибудь.
– Я умею ходить по пескам, но у этих… у них есть коптеры, – замечает Горохов.
– Вечером пойдём, пойдём к горам перед зарядом, уйдём за песок, на песке заряд след заметёт, а дальше грунт твёрдый пойдёт, камень, ночью его с коптера вряд ли они разглядят.
– У них коптеры с тепловизорами, -объясняет ему Андрей Николаевич.
– О, – теперь охотник уже удивляется. – А ты про это откуда узнал?
– Узнал… Этой ночью уже хотел уйти на юг, пришлось вернуться. Они плотно город обложили. На юг уж точно нельзя проскочить.
– Тогда… Нужно думать, – немного озадаченно говорит Шубу-Ухай.
«Ну, думай».
У Горохова тоже есть мысли, он не хочет пока раскрывать своих планов, этот Шубу-Ухай ему нравится, как нравятся все степные люди, что выживают в степи честным трудом. Но это вовсе не значит, что ему можно доверять. И тогда охотник и говорит ему:
– Если бы был транспорт…
– Дороги перекрыты, – напоминает ему уполномоченный. Он не сомневается, что часть людей, которых сняли ночью с дорог, не найдя его, уже вернули на них обратно, и все перекрёстки и важные участки опять под контролем городских.
– Дороги перекрыты, а степь не перекроешь.
– Ну, степь с юга, как и дорогу, они точно будут держать под контролем, – в этом уполномоченный не сомневается.
И тут Миша встаёт.
– Надо узнать, – он начинает одеваться. – Пойду поговорю с людьми. Народ всюду бывает, всё знает…
Это Андрею Николаевичу не очень нравится: уйдёт сейчас… а с кем вернётся, Бог его знает. Но он понимает: у него нет другого выхода. Ему придётся доверять этому человеку, хотя бы немного. А Миша, одевшись, с некоторой неуклюжей застенчивостью вдруг спрашивает:
– А у тебя есть пара копеек?
Горохов лезет в карман и достаёт оттуда железный пятак.
Протягивает его Мише: держи.
– Это для дела, – оправдывается тот; подойдя к двери добавляет: – До того, как дрофа испечётся,
