учебке в армии, только прикольней.
Павел внизу корчится, пытаясь подняться, но жук вдавливает его глубже в обломки. Но доспех вроде еще держится. А жук-то тот еще урод. Огромный, чёрный, с фасеточными глазами и блестящей хитиновой бронёй. Он прижимает Павла к земле, его жвала клацают, словно гигантские ножницы.
— Эй, жучок! — рычу я, наращивая ментальную силу. — Время давить тебя!
Жужелица поднимает голову, улавливая мой мысленный импульс. Зверь неуязвим для ментального контроля, но позлить его ничего мне не мешает. Фасеточные глаза вспыхивают, а мощные челюсти щёлкают в предупреждении. Ну чего смотришь, тупое насекомое!
* * *
Усадьба Горнорудовых, Москва
Стены бункера содрогаются от глухих ударов. Пыль осыпается с потолка, пол под ногами вибрирует, как натянутая струна. Настя инстинктивно жмётся к стене, сжимая кулачки. Сердце стучит где-то в горле.
— Папа! — срывается с её губ дрожащий крик.
Настя сосредотачивается на кольце, пальцы инстинктивно касаются гладкой поверхности. Она уже связалась с сознанием Светки, так проще — к Дане она так и не решилась обратиться напрямую. Постеснялась. А вдруг он сочтёт это паникой? Да и вообще он сейчас сражается, ему не до женских капризов.
Но Светка откликнулась сразу, её ментальное присутствие окутало Настю, как теплая, мягкая волна, хотя и немного растерянная.
«Конечно, смотри, — разрешила блондинка. — Всё будет хорошо. Даня разберётся».
Только вот, глядя на то, что происходит снаружи, в это «хорошо» поверить становится всё сложнее. Жанна Горнорудова стоит рядом, её лицо мёртвенно-бледное, как мел, а руки сжаты в кулаки так сильно, что побелели суставы.
— Всё скоро закончится, дочка, всё… — неубедительно шепчет она, голос дрожит, пытаясь звучать уверенно. — Твой отец уже почти…
— Я всё вижу, мама! — возражает Настя, глаза её расширены от ужаса. — Папа в опасности!
Слова обрываются на полуслове, когда снаружи раздается очередной грохот. Бункер содрогается, лампы на стенах мерцают.
— Ты видишь? — Жанна резко оборачивается к дочери, взгляд её цепляется за кольцо на пальце. И вдруг в глазах мелькает понимание.
— Ох, вот оно что… — срывается с её губ тихий шёпот. — Ты связалась с ними…
Настя машинально кивает, но взгляд её отстранён. В сознании барышни сейчас совсем другая картина: не это убежище, не мать, не тусклый свет ламп. Настя летит на заоблачной высоте, вцепившись в чешуйчатую спину Дракона, её изменившиеся золотые волосы развеваются от сильного ветра. Внизу мелькают облака, обнажая обломки усадьбы, превращённой в поле битвы.
Её глаза следят за Даней, следят, как он делает стремительный прыжок, и внезапно за его спиной распахиваются огромные, зловещие крылья из самой Тьмы. Они взмывают в ночное небо, словно резаные куски мрака. Он летит вниз, плавно скользя к обломкам правого крыла усадьбы — туда, где огромный, мерзкий жук прижал отца к земле когтистой лапой.
— Даня, миленький… — шепчет Настя, её руки сжимаются, пальцы белеют от напряжения. — Спаси его… прошу, спаси папу!
* * *
Приземляюсь на крыльях из мрака у рухнувшей стены, сам я уже в доспехе Тьмы. Жук, щёлкающий жвалами, давит Павла, прижав его к земле передней лапой. Кора друидского доспеха вся потрескалась, но еще держится. Барон всё-таки Грандмастер, должен еще пожить.
Жук смотрит на меня. Жвалы медленно раскрываются, чтобы громко схлопнуться.
«Добрый вечер, Павел Тимофеевич» — здороваюсь с бароном по мыслеречи. — Можете не вставать'.
— Пришёл прикончить меня? — сдавленно шипит барон, подняв голову, в его взгляде ядовитое отчаяние. — Ну давай, добивай!
Ну да, делать мне больше нечего. Ты и так без пяти минут труп.
«А тут есть кого-то добивать?» — фыркаю.
— Ты ничего не получишь! — его рука взмывает вверх, и из деревянных пальцев вырывается тёмно-красный жгут крови, извивающийся как змея.
Отвожу клинок Тьмы и срезаю кровавое щупальце, как бумажную ленту.
«Дебил, ты что творишь? Я пришёл ради Насти!» — шиплю я, даже не пытаясь скрыть раздражение.
— Конечно! — Павел плюётся опилками, не веря ни единому слову. — Верю, как же!
Да, серьёзно, что за идиоты мне попадаются? Я тебе сейчас сам шмальну!
В следующее мгновение взмахиваю рукой, и тёмный кокон обволакивает голову Павла. Древесный шлем пропадает из виду, словно бы скрытый в черном пакете.
Павел беспомощно бьёт по земле кулаками, дёргаясь, ослепленный, но толку от этого мало.
— Вот так, барон, а иначе ты мне будешь мешать.
В это время жуку надоедает возня под лапами и он с хищным рыком опускает морду. Глаза, наполненные первобытной яростью, злобно светятся на фоне его чёрного хитина.
— Вот тебе подарочек, — ухмыляюсь я и швыряю в лапу твари маленький заряд некротики. Сгусток бледного света врезается прямо в сочленение суставов.
Рёв оглушает на секунду, и громадный жук рефлекторно дёргается. Едва не упускаю контроль, когда он начинает метаться, яростно стряхивая лапы. Как и ожидалось — хитон, несмотря на всю его танковую прочность, боится некротики, как и любая живая ткань. Тварь трясёт конечностями, глухо рычит и рефлекторно размахивает ими, словно стараясь избавиться от невидимого раздражителя.
— Пускай ты и крепкий, но подвержен разложению, — ухмыляюсь я, наблюдая, как его конечности ходят ходуном, словно жук танцует под дудочку.
Жук уже отпустил Павла. Но одна из лап в бешеном движении летит прямиком на барона, сбивая его, как пушинку. Вмиг его доспех трескается, а барон подлетает в воздух, переворачивается и… ухает прямо головой в ближайший обломок унитаза.
Бульк!
Прямо в фарфоровую чашу. Резко и бесцеремонно. Промокает тут же. Доспех-то слетел. Я успеваю лишь хмыкнуть от удивления. Эпично.
Там он и вырубается.
— Ну что, барон, наслаждаешься роскошью санузла, — бормочу я себе под нос, подхватывая его за грудки. Вытаскиваю вырубленное тело и закидываю себе на плечо.
Нельзя терять время. Мне по барабану сам барон, но Настя будет горевать. Да и Жанна не раз одалживала мне
