То, что он увидел, встав в полный рост, вызвало у Вани столбняк. Он сразу позабыл про ноющее от непривычной работы запястье, про кучу царапин на руках и про ожог от раскаленной крыши на пальцах. Иван молча стоял, ощущая каждой клеточкой тела такое знакомое и такое невозможное здесь ощущение южного моря, и смотрел над верхушками кустов на бескрайнюю степь и протянувшуюся вдалеке темно-синюю полоску моря. Начало припекать, да не просто припекать — солнце уже давило по-настоящему. Маляренко отер пот, заливавший глаза, и поднял взгляд вверх — на таком же темно-синем небе не было ни единого облачка. Вокруг стояло жаркое южное лето.
Где-то в глубине живота у Ивана появился странный холодок. Почему-то захотелось громко ругаться. Через минуту, когда ходуном заходило левое колено, Ваня понял, что ему безумно страшно. Что с ним произошло нечто непонятное и оттого жуткое. То, с чем он не сможет справиться. Опять захотелось заорать что-нибудь матерное, чтобы его услышали и разбудили. Пусть он окажется в психушке, пусть в вытрезвителе, наконец. Но только не здесь. Не в этом странном, непонятно откуда взявшемся мире. Маляренко присел на корточки и оперся ладонями на край крыши. Раскаленный металл снова обжег кожу, и Иван, посмотрев на свои покрасневшие пальцы, вспомнил, как обжегся, когда лез из окна на крышу. Ругаться захотелось в два раза сильнее.
— Дед, ты в загробный мир веришь? — Маляренко нервно хохотнул. — Я без понятия, где мы, но на вашу тайгу это никак не похоже. И дороги не видно нигде. Степь какая-то… и море.
Внизу сначала затихло, а потом из окна под Иваном высунулась похожая на жуткий шар голова таксиста.
— Какая еще, на хрен, степь? Расскажи толком — что видишь?
— Степь вижу, море вижу. С километр до него будет. А в другую сторону — холмики какие-то. Тоже с километр, наверное. Леса ни хрена никакого нет… Так… кусты какие-то кое-где.
— Еще что?
— Все, дед. Больше описывать нечего. Кстати, как ты сюда заехать умудрился, старый, не пойму. Тут вокруг пусто, хоть в футбол играй, а ты в эту… клумбу, аккурат в самый центр въехал!
Иван снова встал и прикинул размер «клумбы». Пятно кустарника вряд ли превышало в диаметре метров десять. Самое поганое было то, что в самой его середке росло дерево — мелкое и корявое. На его ствол и наткнулся автомобиль. Не будь его, такси проехало бы по «клумбе», не останавливаясь. Маляренко сплюнул.
— Не повезло нам, дед.
Решив, что ему хватит жариться на солнцепеке, Иван полез назад в машину.
Солнце начало клониться к горизонту, когда мужчины уже почти перестали на это надеяться. Бутылка минералки, так удачно купленная таксистом в ларьке, закончилась давным-давно, а вечер все не наступал. Оба почти все время дневки молчали, перебросившись лишь десятком фраз, назвав свои имена, и старались не шевелиться.
Прошло часов пять, и жара, наконец, стала спадать. Иван почувствовал, что оживает. Заметно приободрился и таксист. Было видно, что старику нелегко, но он не стонал и не жаловался, лишь изредка осторожно трогал рукой повязку на лице.
— Ваня, надо выбираться отсюда, и воду найти надо, еще один такой день в машине мы не выдюжим.
О том, куда именно они выберутся, Иван старался не думать, но со словами старика был полностью согласен — еще один день в этой печке их доконает.
— Ты, Иваныч, не напрягайся. Я тебя понял. — Маляренко взял нож и снова полез наружу.
К утру Иван устал так, как никогда в своей жизни не уставал. На трехметровый коридор шириной сантиметров в сорок Иван потратил всю ночь и раннее утро. Что это был за кустарник, Ваня не знал, но искренне его ненавидел. Толстенные двухсантиметровые ветки росли так густо, что иногда между ними невозможно было протиснуть руку. Вдобавок ко всему они были невероятно упругими и плохо поддавались ножу. С топором или с ножовкой Иван управился бы гораздо быстрее, но чего не было — того не было. Лишь поздним утром, совершенно измотанный и голодный, Маляренко выбрался на свободу.
Иваныч лежал на заднем диванчике «Волги» и думал. Боль почти не мешала сосредоточиться, все лицо как будто онемело и уже не чувствовалось. На своем веку, за семь десятков лет, таксист много чего повидал и теперь ясно сознавал: если максимум через сутки ему не окажут медицинскую помощь, то дела станут совсем плохи. Иваныч снова осторожно потрогал повязку и нащупал пуговицу. Рубашка. Старик глубоко вздохнул — предчувствие его редко обманывало. Вот и сейчас Иваныч ожидал неприятностей. Вчера днем он не поверил тому, что кричал с крыши клиент. Степь, море… Какая степь? Отродясь степи в округе не было! Таксист решил, что пассажир умом тронулся или пьян. Но голос Ивана, так потом представился пассажир, звучал настолько испуганно, что Иваныч поверил. Всю ночь он сквозь дрему слышал удары ножа в зарослях кустарника и приглушенный мат. Несмотря на то что он всю жизнь прожил в городе среди тайги, Иваныч был невеликим охотником и знатоком флоры и фауны, но такого кустарника он никогда не видел, и это лишний раз убеждало в правдивости слов Ивана.
«А ведь помру я тут, если буду так лежать. Надо выбираться».
Иваныч поднялся, осторожно вылез из машины и пошел, глядя из-под повязки одним глазом, по узкой просеке вслед за пассажиром.
Маляренко устало сидел в теньке, привалившись спиной к плотной стене из веток, и изучал свои ладони. Выглядели они, мягко говоря, не очень. Слева зашуршали кусты, и из них, прикрывая лицо руками, выбрался таксист. И замер. Из-за повязки выражение лица старика невозможно было понять, но догадаться, о чем он думал, труда не составило. Маляренко тоже глянул на простор, открывшийся впереди, невесело усмехнулся и кивнул на место рядом с собой:
— Садись, Иваныч. В ногах правды нет.
— Насиделся уж. Давай дорогу искать, что ли, — невнятно пропыхтел таксист. Было видно, что эти три метра пути ему дались нелегко. Иваныч огляделся по сторонам. Постоял минуту, что-то обдумывая, а потом махнул рукой на холмы:
— Туда пойдём.
Маляренко посмотрел на желанное море и пожал плечами.
— Ну пойдём.
ГЛАВА 5,
в которой Иван решает следующую проблему
Как и большинство современных горожан, Иван, выросший в благополучной и обеспеченной семье, любил покушать. Кто-то ест умеренно, кто-то — нет. Маляренко питался средне, обжорой никогда не был, но уважал хорошую кухню и свежие продукты. А особенно Иван Андреевич ценил в питании регулярность. И сейчас, топая вслед за таксистом в сторону холмов, очень надеялся обнаружить за ними дорогу и придорожное кафе. Да хотя бы и магазин. Да хоть бабку с пирожками. Прошло уже больше суток с тех пор, как Ваня ел в последний раз, в животе очень громко урчало, и настроение от этого портилось.
