Только здесь, на привычном месте командира субмарины, он успокоился по-настоящему, привёл в равновесие душу, разум и тело.
Иные простодушные переселенцы с ходу принимали обычаи ТОЗО, живя легко и не мучая себя рефлексиями. А вот Тимофею Михайловичу Брауну, белотелому интеллигентишке, приходилось поначалу туго, пока он не опростился, не загорел, не обветрился, не оброс мясом. Пока не стал похож на киношного океанца — крепкого парня в потрёпанном комбезе с двумя кобурами на оружейном поясе, небритого, со скупой усмешечкой, с твёрдым взглядом холодных льдистых глаз, всегда готового пустить в ход кулаки или бласт с рукояткой, потёртой от частого использования…
Вот Илья — человек простой, он сразу стал своим в жестоком и прекрасном мире ТОЗО. Хотя… Ведь не зря же Харин не расстаётся с нательным крестиком, и иконку Николая Чудотворца в субмарине на пульт прицепил. Знать, и Змея посещают тошные воспоминания…
…Подводная лодка плавно всплыла над центральным бункером, похожим на яйцо величиной с четырёхэтажный дом, опоясанное карнизом, и весь батиполис открылся за иллюминаторами — сцепка сфер-бункеров, огромных синеватых шаров, приподнятых надо дном частоколом свай. Прожектора на мачтах освещали город сверху, добрасывая голубые лучи до площадок КДА — комплексов добывающих агрегатов, чьи суровые формы тонули во мгле. Агрегаты-аквалюмы выстроились двумя батареями — нижняя опиралась на сваи, верхняя покоилась на решётчатых опорах. Громадные воронки, коленчатые трубы, резервуары накопителей… А прямо под ними из ила высовывались сифоны моллюсков, отсвечивали пурпуром морские перья, покачивались заросли прутовидных вестиментифер — с виду бахромчатые красные цветы на белых стеблях, а по жизни — черви… Такая вот абиссальная[18] буколика.
— Может, так и лучше, — прогудел Тугарин-Змей.
— Ты о чём? — не догнал Сихали.
— Маринке на Спу полегче будет…
— А то! Конечно, полегче. Там же невесомость.
— Ну да! — глубокомысленно сказал Харин, заметно приободрясь.
Субмарину чувствительно повело — аквалюмы работали, «высасывая» из потока дейтерий. Вдалеке, чуть заметные за толщей воды, светились огоньки старательских и горняцких станций, для которых батиполис являлся как бы центром притяжения, местом, где можно было выпить с друзьями, посудачить за жизнь, приволокнуться за девушками. Подраться тоже можно было.
«Рапа-Нуи» расположился на разломе Пасхи, чуток к северу от одноимённого острова.[19] В округе хватало гидротерм, марганцевых конкреций[20] и прочего добра — бери, не хочу. Вот и брали. Тем и жили.
— «Орка-один» вызывает «Наутилусы», — проговорил Тугарин-Змей, склоняясь к пульту.
Динамик пиликнул и захрипел простуженно:
— «Наутилус-1» следует параллельным курсом. Всё спокойно.
— Докладывает «Наутилус-2», — донёс звучатель другой, ясный голос. — Всё идёт штатно.
— Принято, — обронил командор и повернулся к Брауну. — Может, я поведу? — предложил он неуверенно.
— Обойдёшься, — ухмыльнулся Сихали. — Я ещё не наигрался.
9 декабря, 11 часов 10 минут.
ТОЗО, Центральная котловина, база «Центроникс».
Дом-город «Центроникс» оправдывал своё название вдвойне — находясь в самой серёдке Тихого океана, он являлся опорной базой проекта ТОЗО. Здесь же размещалась и резиденция генрука.
«Центроникс» задумывался как обычный батиполис, выстроенный на плоской вершине подводной горы. «Макушка» была столь обширна, что на ней хватило бы места для половины Москвы или Парижа. Батиполис занял её всю — и стал расти вверх.
Ярус за ярусом, сектор за сектором, горизонт за горизонтом дом-город поднимался к поверхности, пока не перерос океан, воздвигая сверкающие этажи под небеса.
«Центроникс» вздымался из глубин рукотворным островом, его террасы и аркады, тысячеоконные пирамиды и зеркальные кубы, купола и башни окружал прибой, но волны бессильно пенились на рёбрах мощных гасителей — океан в столицу ТОЗО допускали лишь в каналы.
«Борт номер один» завис над обширной посадочной площадкой, развернулся дверцей к терминалу и мягко опустился, сгибая членистые опоры. Приехали.
Тимофей Браун сбежал по трапу, двигаясь пружинисто и бесшумно, радуясь самой возможности размять ноги. За ним вразвалочку вышагивал Илья Харин.
Приметив встречающих, Сихали ухмыльнулся: «официальные лица» выглядели как завсегдатаи пивнушки. Никакого дресс-кода — сплошные джинсы, бейсболки, комбезы… Кузьмич, спецуполномоченный (читай: министр иностранных дел), ходил в заношенной футболке со стереофото Мэрилин Монро, посылавшей воздушные поцелуи с интервалом в пять сек и в полосатых шортах, на голове — ковбойская шляпа. Ни дать ни взять — фермер со Среднего Запада. Бронзовокожий Чилеу Корнелиус, сам из масаев, обожал всё яркое. Вот и вырядился в короткие белые штаны-«Пифагоры», в какие-то невыразимые бутсы и в цветастую рубашку навыпуск. По понятиям Большого Мира, Чилеу — министр экономики…
А Тугарин-Змей чем лучше? Ему поручена оборона, а Илья не снимает комбеза. А он сам, генрук? Это всё дипломатические финты — генеральный руководитель проекта. По сути, он обычный президент, верховный правитель, взявший на себя ответственность за сто шестьдесят семь миллионов океанцев. А ходит в синей рабочей куртке…
— Здорово! — сказал Тимофей, приветствуя высшее руководство.
Руководство поздоровалось вразнобой, суя белые, жёлтые, чёрные руки. Пожав лопатообразную пятерню Самоа Дженкинса, зонального комиссара, Тимофей почувствовал, как тот задержал его ладонь в своей.
— Дело есть, — веско сказал комиссар.
— Выкладывай.
Дженкинс засопел.
— Лучше показать, — проговорил он.
Высшее руководство прогнало с лиц дежурные улыбки и дружно закивало.
— Показывай, — велел Сихали, начиная беспокоиться.
Зональный комиссар молча развернулся и запрыгнул на ленту полидука. Браун скакнул следом, третьим был Змей, ставший для генрука телохранителем по умолчанию. Тимофея точило подозрение, что это Марина, бывшая его возлюбленная, ставшая женою Илье, упросила муженька приглядывать за генеральным руководителем. Харин только рад был услужить и любимой, и другу, а спросишь его об этом напрямую — молчит, сопит только…
Вокруг шли и шли толпы людей — прыгали по серым дорожкам к межсекторным линиям, перешагивали с медленных лент на быстрые, сходили на неподвижные тротуары или занимали места на платформах экспресс-транспортёров.
Взгляд Сихали заскользил по ажурной застройке, путанице пролётов, галерей, арок, террас, аэрокрыш, висячих садов. Лестницы эскалаторов и спиральные спуски, виадуки трансвея и дышащие атриумы нижних горизонтов, цветные фонтаны и замысловатые каскады водопадов, солнце, засвечивавшее сквозь ванты верхних ярусов, как в бамбуковом лесу, — всё мелькало и справа, и слева, вверху и внизу, расплываясь и пропадая, ширясь в разлёте и стягиваясь в узости.
