В конце концов мы выбрались на наветренную сторону и пошли быстрее — по крайней мере, теперь мы видели путь. Но после сырого пекла порывы ветра казались пронизывающе-ледяными и мы начали дрожать. Нас уже бил озноб, мы ощущали, что больны, но шли всё равно. В этом пути не было смысла, но мы не останавливались — просто потому, что пока мы хоть что-то делали, нам не надо было думать. А начни мы думать — нас бы охватил страх, дикий, беспредельный.
Отупев от усталости мы мало что замечали, да и смотреть тут было практически не на что. Затянутое серыми облаками небо, заросший травой склон слева, серая, в плывущих клубах тумана пропасть справа. За ней однообразно тянулся высоченный земляной вал, тоже густо заросший травой. Через равные промежутки на нем возвышалось нечто вроде башен — серых, угловатых, с узкими амбразурами — это действительно походило на крепость. Но там никого не было… впрочем, мы и не пытались привлечь чье-либо внимание. Мы шли, наверное, несколько часов, не замечая, что канал вновь начал поворачивать к реке, шли, настолько ошалев от усталости, что шатались как пьяные и несколько раз чуть не упали в ров. Не будь верх стены таким неровным и шершавым, мы бы немедленно легли на него и заснули.
Как ни банально это звучит, но мы ничего не замечали перед собой и остановились лишь наткнувшись на раскрошившийся бетонный пандус. Он поднимался над каналом, но от моста остались только обломки опор. За ними зияли ворота — высоченный бетонный портал, прорезанный черной дырой туннеля. По обе стороны от него поднимались громадные, размером в двадцатиэтажный дом, башни — серые, обкрошенные, неровные, в выбоинах и трещинах, среди которых терялись узкие амбразуры. Все это сооружение казалось заброшенным лет двести назад. На галерее над воротами что-то двигалось — вроде бы люди, но мы не могли толком их рассмотреть — нас разделяла добрая сотня метров парового тумана. Окончательно забыв об осторожности, мы замахали руками и закричали, хотя крики получились совсем негромкими. И тут же мы услышали другие крики — нечеловеческие и совсем близко.
Обернувшись, мы увидели несколько… существ. Они не походили на людей, скорее, на мутантов или орков из книжки — здоровенные, как гориллы, и с волосатыми мордами, лишь наполовину человеческими. Только у горилл никогда не бывает рогов и на их мордах никогда не бывает написано столь зверское выражение. Впрочем, рога, скорее всего, не были их собственными. На них было нечто вроде шлемов с доспехами — кольчуги, поножи, а в руках (лапах?) они держали оружие — секиры, мечи… и винтовки. Или что-то похожее. Это настолько походило на кадр из фантастического фильма, что мы даже не пытались бежать — впрочем, мы настолько устали, что при всем желании не могли ни бежать, ни сражаться. Свои дубинки мы давно бросили… и просто не могли поверить, что всё это происходит наяву.
Мы услышали сзади, на той стороне канала, слабые, приглушенные расстоянием крики, потом — безошибочно узнаваемый звук выстрелов, но смутно, словно во сне. Потом я услышал ещё один знакомый звук — стрекотание вертолёта. Обернувшись, я увидел нелепую машину, похожую на летающий ящик — она направлялась прямо к нам.
Когда я отвел взгляд, "гориллы" были уже совсем рядом. Одна из них со всего размаху ударила мечом по голове Петра. Из-под широкого лезвия брызнула кровь пополам с мозгами, и оно остановилось, разрубив череп и шею до рёбер. Пока я оторопело смотрел на это, существо (орк?) одним сильным рывком высвободило меч и повернулось ко мне. Я тупо смотрел на его украшенные золотыми узорами доспехи. Когда оно замахнулось вновь, я попытался прикрыться руками. Меч сильно ударил меня по предплечьям и по груди, пройдя сквозь руки, как сквозь воздух. Ёще не понимая, я смотрел на брызжущие кровью обрубки, не чувствуя, что удар откинул меня назад и что я падаю. Падения я не заметил, боли тоже не было. Просто земля плавно сдвинулась, уступив место небу. Потом я увидел секиру — громадное ржавое лезвие, насаженное на грубо оструганную палку. Секира плавно опустилась и с кошмарным хрустом врезалась мне в грудь. В один миг стало трудно дышать, рот моментально наполнился чем-то горячим и солёным. Я еще раз попытался вдохнуть… но тут мне вдруг стало очень легко, а вокруг начало темнеть. Последнее, что я запомнил — зелёное, в ржавых пятнах, днище вертолета, зависшего прямо надо мной. Потом меня пронзила страшная боль и я решил немедленно уснуть, зная, что потом мне станет легче.
Проснувшись, я понял, что это правда.
Я проснулся легко, словно не умер, лёжа на мягкой постели. Металлические стены комнаты подпирали белый светящийся потолок. Место было незнакомое и я несколько секунд удивленно смотрел вверх, потом, поняв, что это был сон, ощутил величайшее облегчение. Там мне отрубили руки, а теперь они, конечно, были на месте. Я взглянул на ладонь.
Да, она была на месте — но она была не моя.
Я растерянно смотрел на неё. У меня не могло быть такой руки — загорелой, твёрдой, с мозолями на ладони. По ощущениям она была моя, на вид — нет. Как ни странно, я ничуть этому не удивился, хотя впору было сойти с ума — тело тоже было не моё, тело взрослого мужчины или юноши, а не костлявого подростка — поджарое, худое, мускулистое и, разумеется, совершенно целое. Я ощупал лицо, потом голову — волосы, похоже, стали длиннее, но ничего больше сказать было нельзя. Я сел, осматриваясь, потом поднялся.
Комната оказалась небольшой, квадратной, метра четыре высотой, с голыми синеватыми стенами. Здесь было тепло (лишь сейчас я понял, что обнажён), пол покрыт чем-то пушистым, похожим на ковёр. У стены — диван, где я лежал, ещё кресло и стол. Над ним — вделанное в стену квадратное зеркало размером в метр. Дверь я не сразу заметил — так плотно она прилегала к стене. Судя по петлям, она открывалась внутрь. Ни ручки, ни замка — просто гладкий лист толстого металла. Тюрьма.
Взглянув на зеркало против двери внимательней, я уже не сомневался, что это — просто окно, в которое видно лишь с одной стороны. Ещё — две вентиляционные решетки под потолком. И всё. В комнату проникал слабый гул — словно где-то работал вентилятор, но больше — ничего.
Я подошел к окну — зеркалу. Неважно, кто за ним стоит — я хотел увидеть себя.
Из зеркала на меня смотрел серьезный молодой человек — рослый, гибкий… правильные и чёткие черты высокоскулого лица… гладкая золотистая кожа… красивый изгиб губ… большие, длинные глаза, тёмно-синие, опушенные густыми ресницами… лохматая грива густых рыжеватых волос, падающих на плечи… крепкие, мускулистые руки… он был хорошо сложен, строен и даже по-взрослому красив. На его лице застыло растерянное выражение. Но это был я.
