После разговора с Бутовым я вышел на перрон и увидел обычную суету: по путям сновали тележки с готовой продукцией, приехали какие-то люди с «Динамо» за свиными шкурами. Пронесли мимо меня какие-то тюки, проехал мимо дребезжащий колёсный поддон с консервными банками. И тут меня будто ударило током!
Мимо прошла какая-то женщина, очень похожая на Катю. Это была она! Я даже дёрнулся, как от удара током, и было понятно, что она не узнавала меня. Чёрт, она не узнавала меня, а я не знал, как поступить.
И я, сначала сделав к ней шаг, отступил к колоннам.
Спать мне предстояло в общежитии свинарей. Перед тем как пойти туда, я по старой памяти заглянул на ферму. Человек двенадцать свиноводов, стоя между своими подопечными, о чём-то спорили. Они что-то орали в двенадцать глоток, и я, вспомнив сказанные когда-то Владимиром Павловичем слова, поразился тому, как все они были похожи на своих питомцев. Теперь мне стало совершенно ясно, что со свиньями что-то не то. Я переводил взгляд от свиней к свинарям, от свинарей к свиньям, снова и снова всматриваясь в глаза тех и других, и мне казалось, что уже непонятно, кто есть кто.
Поутру, когда я пил всё тот же синтетический чай (он ничуть не изменился за год), свинари начали меня задирать. Они задирали не прежнего электрика, а незнакомца, свалившегося им на голову. Причём в остальном они угадали всё точно. Они знали откуда-то, что я ищу женщину, они знали, что я жил в другом городе и пришёл оттуда, и что ходил туда и обратно. Я им этого не говорил, это-то я помнил точно.
Тут начнёшь верить в то, что они связаны с коллективным разумом свиней и следуют их указаниям. У меня давно были подозрения, что с этими свиньями не так всё просто и не так всё просто со свинарями, да это всё были догадки и мысли несвоевременные.
Назревала реальная драка. Свинарям было наплевать на мою ценность, мой опыт и вообще на моё прошлое. Они решили меня бить, причём не просто бить, а забить до смерти. Перемена их настроения хоть и была непонятна, но ощущалась как очевидная прямая угроза.
Для начала один из них стал рассказывать, что всё время, пока меня не было, он пользовал «мою женщину», другой стал громко рассуждать, сколько с меня можно срезать сала. В какой-то момент мне стало понятно, что это будет не просто драка, а битва насмерть. Кто-то велел меня убрать, как ненужную или даже вредную деталь подземной жизни. Но сейчас ещё можно переиграть этого кого-то, а второго шанса у этой неизвестной мне силы не будет.
И вот первый из свинарей ударил меня сзади, но я развернулся на пятке и всё-таки достал его ногой в голову. Произошла безобразная драка, в ходе которой я вдруг испытал абсолютную радость.
Я захватил кулак одного из противников, заломил запястье и резко ударил его пальцами в глаза. Кажется, он не вскрикнул, а хрюкнул, и это вызвало у меня едва сдерживаемое веселье. Нет, я сильно переменился, и жестокость стала частью моего сознания.
Теперь я двигался как машина, и жалости не было во мне, потому что я решил, что дерусь не с ними, туповатыми и по-своему симпатичными мне людьми, а с интеллектом, что ими управляет. Не важно, человеческий это интеллект или стадо свиней вселилось в этих моих бывших товарищей. С бесами я дрался, а не с людьми. Впрочем, уже не жалея ни тех, ни других.
Однако во время этой битвы я вёл со свинарями странный беззвучный разговор, как бы проговаривая его про себя: «Ну вот, с-суки, свинопасы богоравные, теперь я объясню, почему вы влетели. Вы, я знаю это, наверняка влетели. — Я несколько раз прокатал это слово на языке. — Вы не правы. Вы не правы, потому что подошли ко мне, старичку, и сразу меня ударили по носу».
Я видал драки в своём детстве. Из-за того, что это были детские драки, они были не менее жестоки. В то время ночью или вечером шпана подходила медленно и сначала спрашивала-утверждала: «Дай денежки». И ты мог объяснить шпане, что ты одной с ними крови или то, что сукровица и юшка из носу ожидают шпану, цена не стоят денег, а деньги не стоят крови. Но вы, свиньи, этого не сделали. Свиньи, жрущие всё без разбора.
Вы не правы, во-первых, потому, что подошли и неумело дали мне по носу. Вы задирались, зная, что останетесь безнаказанными. Но теперь я понимаю, что вы смерти моей хотели, суки.
Свиные рыла у вас вместо лиц, и свиньи думают за вас! В этот момент мне показалось, что я чувствую разгадку их слепой ненависти. Не свинари хотят меня убить, а свиньи! Свиньи чувствуют во мне какую-то опасность для своего прочного мира. Они уверены в том, что, может, я буду тем камешком, с которого начнётся обвал, который переменит отношение к ним самим и всему их миру сытости и благополучия.
Я снова пропустил прямой в переносицу, с меня сорвали вещмешок и кинули его в грязь. И это было неправильно. Если вы хотели отправить меня на убой, следует изо всех сил врезать по затылку, а потом метелить ногами. А по носу надо бить, если хотите деморализовать противника видом и вкусом крови… Но я вас учить не буду, как надо бить по носу.
Во-вторых, вы не посмотрели мне на ноги. А на ногах у меня были настоящие ботинки, а вы уже забыли, что это такое. Привет временам до Катаклизма и прочей антикварной обувной промышленности.
В-третьих, если к вам пришёл странник, похожий на старичка, это не значит, что он миролюбивый и податливый. И если мужик толстый, не значит, что он добродушный. И если я интернационалист, то это не значит, что я очень люблю людей. И если ноги у меня были перебиты, это не значит, что они вовсе не поднимаются.
В-четвёртых, козлы (это я начал немного вибрировать голосом), в-четвёртых, вы пытались опустить мне почки, а вот с этим я решительно не могу согласиться. И у вас не было ножа, а это уж не годится никуда. Не надо приставать к неизвестным вам толстякам, а ведь вы могли вглядеться и узнали б меня. Метро ведь маленькое, и, чтобы забыть человека, нужно очень постараться. А ведь я стал опаснее, был там и сям и много чего видел и слышал.
В-пятых, драться вы не умеете. Когда вам ломают руки, вам страшно и больно. А это в драке недопустимо. Видать, вы не учились драться в школьных сортирах, с мокрыми от слёз лицами, на мокром кафельном полу, в кругу ненавидящих вас сверстников. Вас не учили профессионалы и позже, и об этом вы могли бы меня спросить, но вы сразу ударили меня по носу.
Вы могли бы меня спросить, отчего я печалюсь? Но мой страх вышел чистым адреналином, весна приобрела вкус оттаявшей земли и крови — запах радости и веселья. Извиняться мне не за что, по крайней мере, вашего дружка, что не вмешивался, а только пищал, как маленький поросёнок, я не тронул. Знайте, суки, что четвёртый никогда не вмешивается. В драке ему места нет, он только лезет пнуть ногой, добить. А если его подельников кладут в грязную жижу, то он может только бегать за подмогой. А подмога у вас, видать, была далеко.
