– Нашел местечко! – заговорил он. – Идеальное! Только девок не хватает, а так – можно жить.
Вскоре все собрались в найденном Толиком месте – между огромных валунов образовалось подобие комнаты с крышей из обломка скалы.
– Идеально… Идеально… – приговаривал Василий Александрович, мастеря что-то из камней, складывая их вокруг большой щели между валунами.
Закончив работу, он устроился между сложенными камнями с биноклем. Но ненадолго. Через пару минут он подозвал меня к себе, вручил бинокль и уступил место на импровизированном наблюдательном пункте, откуда был виден весь перевал. Расстояние до того места откуда мы недавно пришли, из-за склона горы, было невелико, и здесь в бинокле не было нужды. Тех, кого мы ждали, пропустить на таком расстоянии было просто невозможно.
Дед, уступив мне место, принялся за приготовление еды, и это в то время, когда все лежали еле живые от усталости после безостановочного, стремительного перехода и не в состоянии были даже словом перекинуться, не говоря уже про то, чтобы что-то делать.
– Вот скажи мне, Василий Александрович, – заговорил Синицын. – У людей под старость замедляются все процессы, появляются болезни, многие после шестидесяти лет передвигаются с трудом. А ты ведь вдвое старше меня, но, пройдя такое же расстояние, что и я, в том же темпе, даже не присел. А я вот даже встать не могу от усталости… Да что я! Вон – даже спортсмены по стенке сползли, – он кивнул в сторону Валеры с Толиком, которые, не снимая рюкзаков, сидели, оперевшись о камни. – Как такое возможно? Как у тебя это получается? Я не понимаю…
Дед лукаво усмехнулся:
– Наверное, надо начать с того, что я с собой не делаю… Я никогда не пил и не курил… Это я категорически не приемлю и не понимаю. Люди заставляют себя начать курить, и потом они же заставляют себя бросить эту привычку. Это глупо. Сигареты абсолютно ничего не дают, кроме вреда и зависимости. Про алкоголь я понимаю еще меньше. Заливать в себя горечь, чтобы начало мотать из стороны в сторону, перестала работать голова, и утром – жуткое похмелье. Это все мне кажется по меньшей мере глупо, – он сделал маленькую паузу и продолжил: – А что касается того, что я с собой делаю, так я еще в штрафбате понял, что жизнь – это движение. Как только остановился, перестал двигаться – все! Смерть не заставит себя долго ждать. Я убеждался в этом десятки и сотни раз – тот, кто быстрее и больше двигается, живет дольше и счастливее. И нет разницы – война ли идет или мирное время пришло. Закон этот работает всегда. Когда мы шли в наступление, не было ни одного случая, чтобы я прятался или пережидал. Если куда-нибудь спрячешься, туда обязательно залетит снаряд… И как только я понял, что жизнь – это движение, раз и навсегда для себя решил: что бы ни случилось, я всегда буду двигаться. Когда не было наступления, я начал бегать, упражняться, учиться кидать нож, камни, стрелять из всех видов оружия… Приемы всякие мы с мужиками разучивали… Не обращая внимания ни на голод, ни на усталость, заставлял себя двигаться… Ну. А как в диверсанты перевели, так там уже по работе остановиться было некогда – постоянно в движении. Там я понял, насколько наш физический запас зависит от нашего сознания. Ведь когда мы устаем, голодны или у нас что-то болит, мы концентрируемся на том, что нас мучает, тем самым увеличивая нашу невмоготу. В один момент, когда я уже почти сдался от усталости и голода и готов был умереть, у меня в голове появилась мысль, что если во мне есть что-то, что меня может убить, то должно быть и что-то такое, что может спасти. Сейчас для вас и для меня тоже эта мысль ничего не значит. Но в тот момент, когда меня в болоте засасывала трясина и единственным спасением была ветка хилого деревца, когда уже казалось, что сил себя вытащить больше нет, эта мысль пронзила мое сознание, как током. Я понял, что я буду жить, несмотря на усталость, голод, проклятое болото. Я осознал, что во мне есть что-то, что меня спасет. И я все-таки вылез из трясины и побежал дальше, уже не думая про усталость и голод. Я думал о том, что буду жить. При каждом шаге я думал, что именно этот шаг наполняет меня энергией и жизнью. В тот раз я преодолел семьсот километров по пересеченной местности за шесть дней. Меня, когда в части увидели, расстрелять хотели – не поверили, что сам добрался, думали – фашисты высадили, завербовали. Вот и сейчас мы идем, а я думаю не о том, что устал, а о том, как мое тело наполняется силой. Это работает, поверьте мне.
– Получается, что не движение тебе придает силы и энергии, а мысленный настрой? – сделал Синицын свои выводы.
– Мысленный настрой позволяет двигаться, а движение – позволяет жить, – ответил Василий Александрович.
– Нужно будет попробовать твои методики, может, не сгину в этих горах от усталости… – проговорил Валера, укладываясь на землю и устраивая рюкзак под голову.
– Я сегодня заметил, что, когда идешь и думаешь об усталости, идти еще тяжелее, а как задумаешься о чем-то другом, так и не замечается ни усталость, ни дорога… Да и настроение… – на спуске появились наши преследователи, и я, не закончив фразы, схватился за бинокль.
– Что там? – подскочил ко мне Василий Александрович.
Я передал ему бинокль.
– Шесть. А было восемь… – проговорил он, всматриваясь в бинокль.
– Может, отстали?.. – предположил Толик.
– В горах так просто не отстают. Здесь отстают или навсегда, или по уважительной причине, – прокомментировал Синицын.
– Это верно, – подтвердил дед. – Теперь будем ждать развития событий…
Таинственные незнакомцы подошли к обрыву, долго совещались и разошлись по сторонам в поиске спуска. Вскоре они собрались возле того места, где спускались мы и воспользовались нашей веревкой.
Василий Александрович вылез из убежища и скрылся с наших глаз. Вернувшись через очень короткое время, он обратился к нам:
– Теперь, ребятки, надо менять место дислокации и заблокировать проход. Вооружены эти ребята серьезно, есть автоматы, но для нас главное – занять выгодную позицию и надеяться на то, что эти две компании, все-таки столкнутся между собой и потреплют друг друга.
Сказав это, дед направился к проходу, осмотрелся и позвал нас.
Когда мы подошли, я заметил, что скалы, как и прежде, по сторонам прохода отличались цветом, одна – светлее, другая – темнее, как будто это был один разлом на протяжении всего пути. Вооруженные Валера и Толик заняли показанную Василием Александровичем позицию, блокировав проход. Остальные расположились поодаль, за одним из многочисленных валунов.
– Теперь можем поспать. Потом поменяемся, – сказал дед.
