Сергей Антонов - В интересах революции

Распрямиться Томскому удалось с большим трудом. Хотя бой и закончился, в ушах у него все еще стоял треск выстрелов и шум взрывов. Он видел, как Русаков обнимается с жителями Автозаводской. Пытался разобрать слова улыбающегося во весь рот Аршинова, но так и не смог ничего понять. Толик сделал шаг навстречу прапору, споткнулся о горку песка, которая просыпалась из разорванного мешка, и упал на рельсы.

Туннель погрузился в кромешную темноту, но сознания Толик не потерял. Он понимал, что дело не в туннеле, а в нем самом. Подвело только зрение. Голоса Томский слышал. Чувствовал, как его подняли и понесли. Запах гари и порохового дыма остался позади. Он почувствовал, как его кладут на что-то мягкое. Лба коснулась холодная рука. Кто-то расстегнул пуговицы куртки. Вспышка боли от прикосновения к ране. Голос Кольцова.

– Это не огнестрельное ранение. Укус паука. Дезинфицирующие примочки тут не помогут. Даже если бы у меня был раствор метокарба– мола, все равно – уже слишком поздно.

А потом – вердикт:

– Он не протянет больше часа…

Конвоиры застыли в напряженных позах, словно гусеница-мутант была василиском, превращающим взглядом любое живое существо в камень. Круги от падения монстра в котлован с водой сменились рябью. Через минуту поверхность воды сделалась зеркально-гладкой, и уже ничто не напоминало о том, что люди стали свидетелями жуткого зрелища.

Григорий махнул рукой повторно: в атаку! Однако заключенный, который должен был нанести первый удар, так и не успел пустить в ход лопату.

Послышался топот.

Из наземного вестибюля выбежали новые охранники. Заключенных прикладами погнали на станцию. Груженные грунтом тачки бросили на поверхности. Носов встречался с недоуменными взглядами товарищей, но понимал ровно столько, сколько и они. Руководителя Сопротивления вытолкали из толпы узников. Григорий увидел Корбута. Уперев руки в бока, он смотрел на Носова с такой ненавистью, что, если бы умел испепелять взглядом, от Григория давно остались бы только головешки.

Чеслав пытался обуздать гнев, но не сдержался. Сделал шаг навстречу Носову… Карлик покачнулся от увесистой оплеухи.

– Где Шестера, ублюдок? – заорал Корбут, потеряв остатки самообладания.

– О чем вы, товарищ комендант? Какая шестеренка? Вы не переутомились? Такая ведь нагрузка… Нечеловеческая…

Чеслав замахнулся для нового удара, но на сей раз сдержался.

– Недомерка ко мне в кабинет!

По дороге Носов лихорадочно думал о том, как использовать привязанность ЧК к шестилапому зверьку. Сомнений в том, что комендант ценит жизнь Шестеры во много раз больше человеческой, не оставалось. И когда Носова втолкнули в кабинет, тот знал, как себя вести. Заговорил, не дожидаясь наводящих вопросов.

– Шестера у меня в заложниках. Можешь сколько угодно трястись от ярости и корчить злобные рожи. Ласка в надежном месте, и если ты попытаешься приблизиться к нему хоть на метр, мои люди свернут Ше– стере шею. Позвоночник у зверька тонкий, как тростинка. Хрустнет почти бесшумно, товарищ Корбут. Трындец котенку.

– Я тебя на куски порву! – Чеслав бросился к ящику с хирургическими инструментами и выхватил скальпель размером с хороший нож. – Настрогаю ломтями!

– Остынь. Если умру я или пострадает кто-то из заключенных, мой человек порежет Шестеру на лампасы. Это ультиматум, комендант. Я все сказал.

Только сейчас Григорий заметил, что в анатомическом музее ЧК появилась банка с новым экспонатом. Раствор формалина и прозрачное стекло играли роль увеличительной линзы. Отрезанная голова гидроцефала смотрела с полки широко раскрытыми, удивленными глазами. Уродливые, расползшиеся швы на черепе были видны так отчетливо, что Носов помимо воли опустил глаза.

Чеслав не заметил замешательства Григория. Он выронил скальпель. Рухнул в кресло. Обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. Его ударили в самое больное место. Он не сможет сделать нужный ход сейчас, поскольку не в состоянии думать. Нужно выиграть время. Разыскать и спасти Шестеру, а потом… Берилаг будет очищен полностью. Чего бы это ни стоило. Он никому не позволит умирать постепенно. Сначала вирус, а затем – виселицы. Целый лес виселиц. Такое было не по зубам самому Менгеле!

Корбут все-таки наказал Григория. Условие ультиматума он выполнил. Карлика не убили, а отправили в карцер. Это место было одним из первых изобретений молодого коменданта. На вертикальную шахту наткнулись, когда на платформе станции еще сооружались клетки. Назначение ее так и осталось тайной – на глубине трех метров шахту перекрывал пласт земли. Возможно – следствие сдвига породы. Так или иначе, шахта, расположенная в дальнем конце платформы, вдали от клеток и постов была бесполезна. Ее собирались завалить, но комендант остановил рабочих.

Осмотрев стены, обшитые листовой сталью, Чеслав пришел к выводу, что яма сечением полметра на полметра может служить прекрасным местом усмирения особо строптивых заключенных.

Очень кстати вспомнился рассказ Корбута-старшего об одной весьма изощренной средневековой пытке – профессор любил коллекционировать такого рода истории. Узника привязывали к стулу, и на его выбритую макушку медленно, капля за каплей, сочилась вода. Других звуков в помещении не было, и через некоторое время каждая падающая капля уже отдавалась в голове несчастного адским грохотом. Холодная вода вызывала спазм сосудов головы тем больший, чем дольше продолжалось воздействие. Плюс к этому, воздействие воды фиксировалось в одной точке. В теменной области формировался очаг угнетения, который быстро рос и захватывал всю кору головного мозга. Важное значение для этой пытки имела частота падения капель: вода должна была именно капать, а не литься струей.

Чеслав учел все. Велел заменить тонкую металлическую крышку более массивной, снабженной засовом. Через отверстие в ней пропустили тонкий резиновый шланг. Первые опыты превзошли все ожидания. Брошенный в яму человек не мог уклониться от капель, падавших ему на голову. Трехдневное сидение в грязи и полной темноте заканчивалось тем, что когда зэка вытаскивали из карцера, он был не в состоянии связать двух слов. Не мог выносить даже слабого света и заканчивал тем, что сходил с ума.

Вдоволь набаловавшись с новой игрушкой, Корбут охладел к ней. В те благословенные времена в Берилаге еще не успели прорасти семена бунтарства. Слухов о карцере было достаточно для того, чтобы умерить пыл самых озлобленных узников. Однако карцер действовал и был готов принять новую жертву.