Можно будет вернуться к себе на север, порадовать матушку, или обосноваться где-нибудь в Райле. На миг мелькнули перед мысленным взором бедные домики Нерки и сильные руки блондинки, в одиночку закинувшей на седло тело Лейфа. Здоровяка они поднимали вместе… Он хотел тогда спросить у могучей хмурой силачки, как ту зовут, но как-то к слову не пришлось…Чего вдруг вспомнилось?
Будет битва.
Или бойня.
Плохо, что не все останутся в живых. Возможно. Но он постарается сделать так, чтобы выжило как можно больше его бойцов…
Его товарищей.
Флоки улыбнулся и привычно опустил на плечо топор.
— Идемте, парни. Отвоюем свою свободу у старого Йоремуне.
* * *
Луна взошла над Неркой, холодная и бледная.
Девушки скользили по улице стремительными тенями.
Они дошли до дома. У дверей уже собралась толпа, и Мун стоял во главе ее. Черты его лица, изуродованные неровными тенями, павшими от пляшущего на ветру пламени факела, казались неузнаваемыми.
— Ведьмы! — заорал он режущим уши голосом. — Ведьмы проклятые! Смотрите, люди добрые! Смотрите!
Толпа молчала. Десятки тревожных взоров переходили то на Муна, то на Лили, то на тяжелую луну, прогрызшую облачный тлен.
— Лили! — Мать стояла на крыльце, растрепанная и бледная. — Лили, они тебя…
— Не бойся, мама. — Лили смерила Муна и его паству холодным взглядом. — Я справлюсь. Никто из них не посмеет причинить нам зло.
— Да я сожгу тебя, тварь! — Лицо священника перекосилось от гнева, и вес же он медлил, и медлили застывшее подле него красные плащи.
Что-то тревожило их. И Лили разглядела, что именно. Из теней, павших от стен ее ветхого дома, глядели беззрачными глазами мертвые животные. Почти невидимые, они прятались во тьме и смотрели…
Смотрели.
— Быстро идите в дом. — Лили подтолкнула Ирэну в спину. — Мама, запри дверь изнутри. Я тут сама разберусь. — Она встала перед входом, уперла руки в бока. — Уходите прочь, учитель Мун. Вам здесь не рады.
Священник от услышанной наглости чуть дар речи не потерял.
— Ты… — прошипел он. — Ты… Пошла против самого святого Эвгая!
— Мне плевать на Эвгая, — сказала Лили, и силуэты зверей колыхнулись в темноте в такт ее словам.
И хрустнуло что-то под коньком крыши, зашипело, затрещало. Разошлись доски фронтона, выпуская наружу хохочущую лисью голову. Выросшая до размеров кабаньей, она скалила страшные зубы и щурила глаза, заходясь в спазмах безумного смеха. Меж рогов пульсировала и дрожала шаровая молния в великолепии синеватого грозового блеска.
— Ты грешница! — Лицо Муна побагровело от ярости, глаза вылезли из орбит, а в углах измятых морщинами губ взбилась пена. — Ты должна понести наказание!
— Это ты должен быть наказан, — мертвым голосом ответила Лили, ощущая, как последние всполохи страха взметнулись в груди и растаяли, будто искры гаснущего костра, облитого дождем. — Ты пришел сюда без приглашения. Ты мучил моих подруг. Ты обманывал жителей деревни. Травил и оскорблял меня. Можешь сколь угодно прикидываться хорошим и нужным, но это не так. Не так…
— Не так… — За спиной скрипнула дверь, и выпала под ноги полоса желтого света.
— Не так, — уверенно произнес еще один голос.
— Не так! — Рядом встала Фая, выпрямилась во весь свой немалый рост, распрямила плечи и потрясла большой деревянной скалкой, прихваченной в кухне. — Ты обманщик и злодей, Мун. Похотливый негодяй! Что ты делал с моими подругами, пользуясь своей властью, а? Расскажешь нашим родителям и женихам? Давай, не стесняйся! Выкладывай все как есть!
— Так вы, ведьмы, сговорились? — Мун сделал шаг вперед, но тут же отступил испуганно, потому что лисья голова оскалилась страшно и прижала уши. — Вот же гадины… Гадины! Эй ты! Жена Лота! — заорал он, обращаясь к матери Лили.
Та вышла вперед послушно. Дрожа. Подняла ввалившиеся вглубь черепа глаза. Сцепила пальцы.
— У меня есть имя, — сказала вдруг.
— Останови свою полоумную дочь, глупая ты женщина! Давай же! Слушайся меня! Повинуйся! — срываясь на хрип, взвыл Мун.
Но мать Лили будто не слышала его.
— Меня зовут Элохима, — сказала она. — Я не безымянная. Не безымянная… — Слезы застыли в бесцветных глазах, и из губы, прокусанной до крови, стекла на подбородок тонкая алая струйка. — А вы… Ты… Отстань уже от нас, слышишь? Отвяжись от моей девочки! Оставь ее наконец в покое!
— Что? — Лицо Муна скривилось, губы перекосились в жутком оскале. — Что ты несешь, полоумная? Останови, девку, сказали тебе. Пусть отзовет своих демонов.
— Не отзову. — Лили стиснула зубы. Опять… Почему опять кто-то хочет отнять у нее тех, кто рядом? Сколько можно терять тех, кто дорог? — И не отступлю. Я дома. У себя дома. А вы… — Она оглядела уставшими, потухшими глазами Эвгаевых последователей. — Вы пришли сюда незваные, установили свои злые порядки. Обвинили невиновных. Замучили слабых. Уходите прочь.
— Да как смеешь ты перечить мне, гнусная тварь? — ярился Мун. Пот тек по его морщинистому лбу, по обвисшим щекам. — Мы казним тебя немедленно! И всю родню твою. Всю деревню вашу проклятую…
Сил говорить и терпеть не осталось. Лили давно поняла, что убеждать тех, кто всегда будет глух к ней, бесполезно. Для Муна она не человек. Так, букашка, которую можно раздавить для забавы. Так к чему разговор? Пора произнести последнее слово и закончить все. Поставить точку.
И она произнесла то самое слово.
Слово силы.
Слово власти.
Слово воли.
И надежды.
— Ин номене октаграмматон…
Тут же лисья голова под коньком крыши закричала надрывно и свирепо. Звук был столь оглушителен, так резанул по ушам, что взвыли от боли и люди, и животные.
Живые и мертвые.
Затрепетал меж раскинутых на фоне звездного неба рогов искристый шар-молния, задергался, раздулся, а потом шарахнул росчерком ярких зигзагов прямо в Муна.
И наступила тишина.
Глава 31. Час расплаты
Алкир, занявшись своими, одному ему ведомыми делами, указал им нужный путь и исчез в лабиринтах цитадели.
Полукровки ринулись вперед, но их уже ждали.
