Ознакомительная версия.
– Нормально, ребята, работаем! – Перебегая к отверстию в стене, я бубнил это в микрофон, как мог подбадривая своих. – Снайперам выбивать самых активных. Работаем, работаем! – Патроны еще есть, только жаль, граники кончились… А они бы нам не помешали… Да и обычных гранат побольше бы…
Нам и в этот раз это удалось – боевики отступили.
Настя опустилась на пол, я сел рядом и начал забивать патроны, она привалилась к моему плечу.
– Как там Лешка? – Секунды передышки я использовал, чтобы спросить о сыне.
– Утром мне передали, что у него все было хорошо.
– Утром? Ты не видела его с утра? – Повернувшись, я обхватил ее за плечи. – Он разве был не с тобой?
– Он… – по ее щеке побежала слезинка, – у Петра Андреевича.
– Как ты могла отпустить его? – Я притянул ее к себе, прижал.
– Его удержишь. – Она плакала. – Он же твой сын. Это ты его таким воспитал, ты, ты… – Она отпрянула, замахнулась на меня кулачками, вместо того чтобы ударить, ткнулась в плечо и окончательно разревелась.
– Все будет хорошо, все будет хорошо. – Моя ладонь гладила ее волосы. Второй рукой я удерживал ее за вздрагивающие плечи. Она начала успокаиваться, наконец ее перестали сотрясать рыдания. Всхлипнув, она подняла на меня красные от слез глаза.
– Все будет хорошо, да? – повторила она мои слова. – Петр Андреевич ведь за ним приглядит, да?
– Да, конечно…
– Он ведь не допустит, чтобы с ним хоть что-то случилось?
– Нет, не допустит. – Мне приходилось врать, не мог же я ей сказать, что Петр Андреевич убит, и наш сын сейчас с небольшой горсткой ополченцев бьется в одном из домов, находящихся в окружении.
– Ты не врешь?
– Нет, конечно. Зачем? – Все же женщины странный народ, они сами вынуждают нас говорить утешительную ложь, а затем, если случается худшее, обвиняют нас в том, что мы лгали. Нет, нет, все и впрямь будет хорошо, пусть все будет хорошо. Боже, пусть все будет хорошо! Пусть все…
Очередная россыпь гранатометных разрывов прервала мои мысли. Я прильнул к автомату, выцеливая наступающих и давя их длинными, неэкономными очередями. Иначе нельзя, слишком малое расстояние нас разделало. Позволишь врагам продвинуться, и они окажутся под стеной здания. Впрочем, в том, что противник находился рядом, были свои положительные стороны – по нам прекратила бить артиллерия. Но и без того мы несли тяжелые потери – плотность огня оказалась такова, что пули осыпали фасад беспрестанно падающим градом. Из находившихся в нашем подъезде и разбросанных по этажам бойцов вначале осталась треть, потом треть от трети… Те из раненых, что еще могли держать оружие, вновь вставали к пробитым в стенах бойницам.
То, что по нам пристрелялся какой-то вражеский, не слишком умелый (видимо, с дрожавшими руками) снайпер, я сообразил, как только две подряд пули справа и слева обожгли мне щеки.
– Настя, пригнись, пригнись, живо! – крикнул я, но супруга меня не слышала или не хотела слушать – ее автомат продолжал стрекотать короткими очередями. Не выдержав, я рванулся к ней, чтобы ухватить за плечо и оттащить в сторону. Не успел. Автомат выпал из ее пальцев, а она сама, оседая вниз, повисла на моих руках.
– Настя! – застонал я, оттаскивая ее на лестничную клетку и боясь самого худшего. Юрка, подхватив Настино оружие, выскочил следом. Я опустил супругу на кафельный пол лестничной площадки. Увидел ее лицо и едва не закричал от пронзившей боли – волосы и правая сторона Настиного лица оказались залиты кровью.
– Настя! – Я наклонился к ее губам и ощутил слабое дыхание.
– Жива! Слава богу, жива! – Кажется, эти слова были произнесены вслух. Похоже, нам повезло – осколок или, скорее, пуля прошла по касательной, срезав кожу и лишь чуть-чуть зацепив кость, при этом оглушив и контузив мою ненаглядную. ИПП привычно появился в моих руках, и бинт начал быстро опутывать голову, останавливая кровотечение. Когда Юрка привлек мое внимание, мне оставалось лишь завязать узел.
– Товарищ прапорщик, слышите. – Он присел рядом. Я поднял голову, прислушиваясь. Со всех сторон, приглушенная стенами здания, доносилась стрельба. Особенно ожесточенной она была с торца дома. Бой шел на углу здания. Это могло означать только одно – дом 4б взят противником.
– Нас отрезали, – донесла до меня ожившая рация, – противник сбил заслоны в подъездах. Ждите гостей.
Кажется, это был Семин, командир второго взвода ополченцев.
– Держаться, всем держаться! – Едва мое требование полетело в эфир, я обратился к Васенкову: – Юра, жди здесь. – Опустив голову жены на пол, я побежал на первый этаж и в подъезде нос к носу столкнулся с вбегающим ваххабитом. Я оказался проворнее, или же он, влетев со света в тень, не сумел меня разглядеть. Как бы то ни было, я выстрелил, он упал. Двигавшийся за ним второй бандит успел отпрянуть за дверь. Я прошил ее пулями, послышался чей-то стон. Дверь скрипнула, по полу загромыхало. Я едва успел скрыться в ближайшей квартире, как в подъезде грохнуло, следом, стреляя во все стороны, ввалился боевик. Я стрельнул в ответ, но в спешке промазал. Ваххабит упал и, продолжая стрелять, пополз под пролет лестницы. Моя граната полетела следом. И вовремя – в дверь ввалилось еще двое. Взрыв. Крики. Несколько прыжков, и я на лестничной площадке рядом с женой и настороженно озиравшимся по сторонам Васенковым. В какой-то момент понял, что во всем подъезде, кроме нас, нет никого, способного обороняться. Наш подъезд центральный – тупиковый, в нем специально не были пробиты стены, соединяющие с другими подъездами, чтобы в случае чего враг, ворвавшийся в одну половину здания, не смог пройти его насквозь. Для нас это ловушка.
– Юра, Настю на руки и наверх, быстрее, быстрее!
И как дежавю – топот подошв по лестнице, граната, кольцо, пальцы раскрылись, отстрел чеки, и «эфка» плавно отправилась вниз, взрыв. Рывок в сторону взрыва и короткие очереди, добивая раненых и оглушенных, пугая своим появлением уцелевших и назад, вверх по лестнице, пули совсем рядом, одна в мякоть голени. Больно, но боль – это ерунда. Кровь – другое дело, крови немного, но ее следует остановить.
– Юра, прикрой! – Упав на пол, быстро бинтую рану, затягивая бинт до предела его прочности. Готово. Юрка стреляет.
– Отходи, Юра! Выше, выше! – тороплю я, занимая его позицию. Бросаю в пролет кусок камня, рассчитывая на рефлексы, спешу за ним, стреляю в сгруппировавшегося (в ожидании взрыва) боевика. И только тогда бросаю настоящую гранату. Она катится по ступенькам. Стреляя, отступаю. Меня находит еще одна выпущенная наугад (видимо, срикошетившая от стены) пуля. Обжигающая боль в плече. Не останавливаясь, вверх, шаг за шагом, пролет за пролетом, гранаты кончились, осталась одна у Юрки, патроны пополнить негде. Но умирать нельзя. Пока мы живы – часть ваххабитов оттягивается на нас, а значит, легче держаться всем остальным. Кравчук оказался прав – подвал нам бы не удержать. Там наши семьи, там наше все. Хотя часть нашего все уже давно рядом с нами. Не одна же моя жена… Закончить мысль мне не дают наседающие ваххабиты.
Ознакомительная версия.
