К нам подошли Василий Александрович с парнями.
– Слышали? – спросил Толя.
И тут же вдалеке опять послышались выстрелы – одиночные и очередями. Когда все стихло, дед сказал:
– Вот это хорошо. Около четырех часов прошло, как они скрылись в проходе. Будем рассчитывать на то, что они пойдут обратно, если смогут. Будем ждать до утра. Надо надеяться, что утром наш пилот будет в норме и нас смогут отсюда забрать…
– А если они объявятся до утра обратно? – спросил Синицын.
– Не выпустим их оттуда. Очень сомневаюсь, что они пойдут обратно, проделав такой путь. Если только они не разболтаются с вояками и не поймут, что их развели. При таком раскладе они уже могут торопиться сюда, – Василий Александрович замолк.
– Там парни или отмороженные, или им очень много платят, чтобы лазать ночью по горам… – сделал вывод мой тезка.
– Скорее всего – и то и другое, – сказал археолог.
– Итак, два-три часа можем отдыхать смело, потом пойдем ждать, – дед улегся на коврик. – Меня сегодня мысли и чувства кое-какие посетили, хочу поделиться с вами. Когда мы сегодня разошлись на обрыве и я остался один, вдруг почувствовал, что я, горы и природа – это одно неразделимое целое. Я почувствовал себя богом и в то же самое время – настолько хрупким, что жизнь моя может оборваться в любую секунду. Появилось чувство, что весь мир принадлежит мне, что я могу с ним делать все что захочу, могу идти куда захочу… Невообразимое ощущение свободы: как будто ветерок легкий подует, и я полечу в вольном полете… И жить захотелось долго-долго… Я не могу описать словами то чувство, но оно так меня задело, что не могу не поделиться…
– Вы, однако, романтик, – попытался съехидничать Толик, лежа на коврике.
– Я думаю, что жить долго-долго надоест, – в странной задумчивости произнес Синицын. – Устанешь… И еще я не хотел бы пережить своих детей… Жизнь станет скучной…
– Я раньше тоже думал, что жить долго надоест, но вот не надоело, хочется еще. Надоедает жизнь дома, перед телевизором, а разнообразная жизнь, наполненная событиями, надоесть не может, она не скучная. Если бы я свою бессонницу убивал книжкой или телевизором, я бы не был сейчас здесь. Я ведь почти каждую ночь выезжаю на своем стареньком махабыче колесить по городу, – Василий Александрович поймал смеющийся взгляд Толика с Валерой. – Они смеются, видишь ли… Думают – причуды такие… А у меня каждая ночь не похожа на предыдущую, и в том, что я тут оказался, не вижу ничего плохого… Я буду этому рад, даже если этот поход будет последним в моей жизни. Жизнь не надоест никогда. В ней всегда что-то новое…
– Ты опять прав, – согласился Синицын. – Жизнь должна пройти так, чтобы там, наверху, на нее посмотрели и сказали: «А ну-ка повтори!»
– Вот тут я не согласен, – вклинился в разговор я. – Из увиденного мною на днях кино, показанного Золотым цветком, могу сказать, что если события в жизни повторяются, значит, они не были поняты должным образом и из них не вынесен нужный опыт. Они могут повториться в следующей жизни или даже через жизнь. Это – карма, и мы должны ее отработать. Отработав, этот опыт копится в одном из наших бессмертных тел, и за счет этого мы развиваемся.
– Ты хочешь сказать, что все, что мы в жизни переживаем, где-то накапливается? – спросил Валера.
– Да. Все, что переживаем за эту жизнь, копится в одном из тел, а после смерти переходит в другое, к опыту предыдущих жизней. Потом опять мы выбираем себе жизнь – и все сначала, за новым опытом.
– Так мы себе жизнь можем выбирать на свое усмотрение? Эту – не хочу, эта – плохая, хочу хорошую, – удивился мой тезка.
– Что касается хорошей или плохой жизни, то… если мы живем для того, чтобы набираться опыта и за счет него эволюционировать, тогда получается, что плохого как такового нет. Любое событие – это опыт, а, как известно, чем труднее он приходит к человеку, тем тот становиться сильнее. Как говорит пословица: «Что нас не убивает – то делает сильнее». Выходит, что те события, которые мы принимаем за плохие, на самом деле очень полезны для нас.
– Из твоих слов вытекает, что зла как такового нет, а то, что мы принимаем за зло, на самом деле – добро, еще большее, чем привычное, обыденное? – спросил Синицын.
– Если смотреть на зло во вселенском масштабе – да. Оно существует для того, чтобы Вселенная эволюционировала. Если бы зла не было, а было только добро, мы бы не смогли набираться необходимого опыта.
– Выходит, все эти церковные рассказы про падшего ангела – это хорошо продуманный шаг высших сил, и все россказни про то, что со злом надо бороться, – ерунда? Получается, что зло есть добро, и ангел стал падшим по чьему-то приказу? – вступил в разговор Валера.
– Может быть, это так и есть. Что касается официальной церкви, то она ведь не рассматривает зло во вселенских масштабах, у нее более узкий кругозор, она подходит к злу субъективно – каждый человек должен бороться с ним в себе. И это тоже правильно. Если каждый будет в себе бороться со злом, как это принято, оно будет контролироваться в тех масштабах, в которых ему предполагалось быть для нашего развития. Если же этого происходить не будет, оно разрастется, и тогда появится реальная угроза для человечества. Когда зло достигнет критической массы и начнет переходить в качество, нас пустят в расход как никому не нужный материал. И я вынужден признать, этот момент как никогда близок.
– И этот предмет, с помощью которого мы можем предотвратить катастрофу, у нас в руках… – заключил Синицын.
– Похоже, что так… – кивнул я.
Пока мы беседовали, Василий Александрович, не теряя времени, лег прикорнуть и уже мирно похрапывал. Мы с Синицыным, взяв у парней оружие, отправились к проходу, оставив их отдыхать. Первый раз в жизни я взял в руки пистолет. От ощущения холодного, смертоносного металла в руке во мне возникло странное чувство беспокойства. От мысли, что, возможно, мне придется его применить, бросало в дрожь. Я попытался заглушить ее надеждой на то, что нам удастся избежать перестрелки и жертв.
Через несколько часов ожидания к нам подошли Василий Александрович и его парни. Было еще темно, но на небе уже появились первые блики рассвета.
– Заспались мы немного… – произнес дед.
– Ничего… Никакого движения пока не наблюдается, – успокоил его Синицын.
– Позвонил нашим… В вертолете топлива не хватит, только до базы долететь. До нас, может, и долетит, но потом – никуда, – оповестил нас Василий Александрович.
– Твою мать! Что же это делается?! – выругался Синицын.
– Идите отдохните… Позже будем решать, что делать…