И ведь действительно все, кто начинал употреблять препарат, молодели на глазах. Этого никто не отрицает, что да, то да. Лечебно-профилактический комплекс творил чудеса. Малышев с этим согласен. У него пропало брюшко, сама собой вылечилась гипертония и даже радикулит стал меньше беспокоить. О простатите так вообще позабыл. Но Господи, с какой радостью он вернул бы все эти хвори, лишь бы стать прежним, свободным и независимым человеком.
На свою беду, он не знал тогда, что приобретет вместе со здоровьем. Когда он принес две упаковки домой, жена от радости чуть в пляс не пустилась. Комплекс «Авиценна» был в то время дефицитом и стоил дорого, не то что сейчас. На следующий же день жена потащила Малышева в поликлинику по соседству с домом. Сама прошла и его заставила пройти курс лечения, за что он был ей весьма благодарен. До тех пор, пока его не послали на профилактический осмотр. Осмотр этот проходил не в той поликлинике, к которой были прикреплены все сотрудники прокуратуры, а во внутризаводской больнице ФАЗМО – Московского фармацевтического завода. Знал бы, никогда бы туда не пошел. Но в то время ходило столько разговоров о модерновом оборудовании суперсовременного предприятия, что все ухватились руками и ногами за возможность пройти осмотр там, бегом туда побежали.
Вот после этого осмотра и начались эти самые изменения. К своему ужасу, Малышев узнал, что отныне он раб. Да-да, самый настоящий раб! И у него есть хозяин – некая безымянная организация, чьим представителям, называющим себя големами, он обязан подчиняться. И не дай бог ему ослушаться голема! Сразу начиналась такая боль, что можно было сойти с ума. Болело все тело, хотелось выть, стонать, кричать, но даже на это не хватало сил. Тренировка болью, или, как это называлось на ФАЗМО, дрессировка, быстро и ясно показала, что будет с теми, кто не хочет понимать новые правила игры. А дабы память не ослабевала, с территории завода шла постоянная трансляция ультразвуковых команд, массовых и индивидуальных. «Зов», как называли это оборудование големы, мог вместе с командами транслировать поощряющие сигналы, а мог нести и наказание. И никуда от него нельзя было скрыться.
Но самое страшное было то, что у новых рабов полностью подавлялась воля к сопротивлению. При одной только мысли о неподчинении начиналось такое головокружение, такой панический страх, что выполнение приказа голема воспринималось человеком уже как удовольствие, как награда. Появлялось страстное желание работать и работать, лишь бы только всесильный руководитель потом наградил тебя похвалой или хотя бы не посмотрел в твою сторону, нахмурив брови.
Постепенно часть воли, часть сознания к рабам возвращалась, и они снова могли заниматься своей профессиональной деятельностью. Но зависимость от голема, желание ему угодить оставались. Они прочно укоренялись в сознании. Человек становился рабом навсегда. И выхода из этого не было. Разве только так сильно отличиться, чтобы тебя заметили и перевели в големы. Но это было так тяжело, что не стоило и мечтать. Достаточно представить себе, что на всю многомиллионную Москву было всего четыре Глиняных голема. Четыре! А сколько было желающих стать ими?
И это при том, что Глиняный – всего лишь первая, низшая ступень. Выше его был Бронзовый. Для раба это было уже существо, равное Богу. На каждый город России, а то и мира – Малышев этого не знал, но подозревал, что так и есть, – было по одному Бронзовому голему, и каждый из них был настоящим хозяином в регионе. Не мэры, не всякие там городские собрания, а големы руководили жизнью городов. Где подарками, где посулами, а где и обманом распространяя «Авиценну», они загоняли все больше и больше людей в свои армии рабов.
Кто координировал действия Бронзовых и кто был над ними, Малышев не знал, он и про Бронзовых-то услышал не сразу. Да и то больше сам выяснил, следователь-то он был неплохой, даром, что ли, в Генеральную работать пригласили? А потому видел он, как големы опутывают своей сетью страну, как проникают во все властные структуры. Как выступают спонсорами и раздают отраву очередным спецподразделениям. Видел он и то, к чему ведет неизвестная организация, да только что он мог поделать, если сам раб? Да и понимал Малышев, что даже если наберется духу, наберется сил восстать против хозяев, к кому пойдет за помощью? К начальству? Так его же руководители вместе с ним на дрессировке на ФАЗМО лежали! В Кремль? А кто даст гарантию, что и там не сидят клиенты «Авиценны»?
Вот и приходилось Малышеву со скрежетом зубовным служить големам. А недавно даже на повышение пошел, сам Бронзовый его своим вниманием удостоил. Бронзовым Москвы был Руслан Уколов, которого по укоренившейся традиции звали Московским. Так же как Бронзовый Питера звался Питерским, а Хабаровска – Хабаровским.
Приказ прессовать Чернова конечно же исходил от Уколова. Как и требование к Малышеву предоставлять ему все сведения о ходе следствия по делу и о принимаемых в отношении подозреваемого мерах. Вот почему после звонка Глотова Малышеву надлежало тут же связаться с Бронзовым и поделиться новостью…
С тяжелым сердцем он набрал семь цифр и замер в ожидании ответа.
– Руслан, это я, Малышев, – представился он. – Ты как в воду глядел, появился ваш Реставратор.
– Он такой же мой, как и твой, – одернул его собеседник. – Думай, что говоришь. И кому… Что там у тебя?
– Да звонил Глотов, это…
– Фээсбэшник, знаю… – перебил Руслан. – По делу говори. Где Чернов?
– Он сейчас едет к дружку своему, Смоленскому Игорю. Адрес…
– Знаю! – вновь перебил Уколов. – Твои действия?
– Обязан послать туда группу, – быстро ответил следователь. – Глотов не забудет проверить… Сам знаешь, в их конторе даже в туалет с лазерной авторучкой ходят – вдруг подслушать что удастся.
– Не спеши, я своих ребят туда пошлю…
– Руслан, ты меня подставить хочешь? – умоляющим тоном вопросил Малышев. – Подозрение сразу на меня…
– Слышь, баран, заткнись, а? – мгновенно вспылил собеседник. – Все дураки кругом, один ты умный! Порубит Реставратор всех, а сам исчезнет, понял? Через полчаса людей пошлешь… Нет, я тебе позвоню, до этого не смей!
– Прости, Руслан, но я же хотел как лучше… – пролепетал Малышев. – Я как лучше… – Он растерянно посмотрел на трубку, из которой раздавались короткие гудки, и по инерции договорил:
– хотел…
* * *
Олег конечно же не удержался, чтобы не купить по дороге букет. Не мог же он явиться к женщине, которая поставила его на ноги, в чью дочь он влюблен без памяти, без подарка. А что лучше всего подарить? Конечно, цветы. Интересно, какие она любит больше всего?
